А. Кауфман. К вопросу о культурной роли переселенцев в Сибири и их отношениях к сибирякам-старожилам

[нахалёнок 7 512]

А. Кауфман. К вопросу о культурной роли переселенцев в Сибири и их отношениях к сибирякам-старожилам. // Путь-дорога: Научно-литературный сборник в пользу Общества для вспомоществования нуждающимся переселенцам. С приложением фототипий и цинкографий. Издание К. М. Сибирякова. Санкт-Петербург, 1893. Типо-литография Б. М. Вольфа, Фонтанка 92, уг. Гороховой. - С. 513-530.:

 

Ишимский округ по отношению к составу русского населения довольно резко распадается на две половины — северную, где переселенческий элемент почти совершенно отсутствует, и южную, где переселенцы-староселы составляют довольно видную составную часть населения. Большая часть переселенцев-староселов этой местности переселилась из Европейской России в 1852 и 1853 годах; это, как они иногда сами себя называют, «киселевские» переселенцы, двинувшиеся «со старины» по инициативе правительства, при его материальном содействии и под его непосредственным руководством: переселенческие партии двигались в сопровождении особо назначенных для того чиновников, получая во все время пути кормовые деньги в размере по 3 копейки в день на каждую живую душу; по прибытии на место они садились на указывавшихся им администрацией местах и получали единовременное пособие: по 1 четверти ржаной муки на каждую ревизскую душу и сверх того на каждый двор по 50 р. денег и комплект важнейших земледельческих орудий (или взамен последних 5 р. деньгами): сверх того на первые 8 лет они освобождались от всех казенных платежей.

Самую интересную группу из «киселевских» представляют собой староселы-переселенцы из Себежского, Люцинского и др. уездов Ви- [с. 520] тебской губернии — бывшие однодворцы, принадлежавшие на родине к категории «панцирных бояр» и до сих пор не без гордости называющие себя этим именем. Они прибыли в Ишимский округ большой партией и были первоначально направлены в одну из худших, хотя и крайне многоземельную волость — Сладковскую, где имели поселиться вместе со старожилами д. Пелевиной и Усовой; но тотчас же по прибытии на место переселенцы, убедившись в неудобстве предназначенных для их поселения мест, исходатайствовали у тогдашнего генерал-губернатора князя Горчакова разрешение оставить первоначально намеченный для них участок и выбрать себе, по своему усмотрению, место для поселения в одной из следующих семи волостей: Ильинской, Локтинской, Утчанской, Каменской, Гагарьевской, Казанской и той же Сладковской; им предоставлено было, по усмотрению, либо образовать отдельные селения с самостоятельным земельным наделом, либо приписаться к селениям старожилов, причем, однако, по рассказам «стариков», генерал-губернатор предостерегал их от избрания последнего способа. Получив такое разрешение, партия разбилась на четыре части: самое ничтожное меньшинство осталось на месте первоначального водворения — в Сладковской волости, в д. Пелевиной и Усовой, — остальные перешли в Ильинскую, Утчанскую, Локтинскую и Ларихинскую волости. Из выбравших место поселения в первой около половины тотчас же образовали самостоятельную деревню — Ново-Егорьевскую, — из остальной половины 40 душ приписалось к. старожильской д. Копотиловой, в составе которой, без всякого для себя неудобства, остаются до настоящего времени, а остальные приписались сначала к д. Далматовой, но вскоре, вследствие постоянных притеснений со стороны старожилов, выхлопотали себе разрешение образовать особую деревню — Викторову. В смысле землевладения все три группы первоначально причислены были к селениям старожилов — Афонькиной, Копотиловой и Далматовой. Но вскоре ново-егорьевские и викторовские переселенцы стали хлопотать об отделении своего землевладения от старожилов и, действительно, были наделены особыми участками; благодаря, однако, проискам старожилов и неправильным действиям землемера, оба селения получили довольно плохие, сравнительно со старожилами, наделы; особенно обижены были крестьяне д. Викторовой, почему часть населения в той деревне в 1870 г. выселилась в Каменскую волость и там образовала д. Гайдукову, — а оставшиеся всякими правдами и неправдами добились слития своего земельного участка с участком д. Ново-Егорьевской, с которой и составляют ныне одну составную общину. — В Локтинской волости «панцирные бояре» образовали новое селение — Ново-Локтинскую, но большая часть их приселилась к старожильскому с. Мизоновскому, где ныне они составляют преобладающую [с. 521] часть населения. В д. Ново-Локтинской переселенцы наделены землей отдельно от старожилов, в Мизоновском — в общей с ними даче; жалоб на притеснения и «обиды» с той или другой стороны не слышно. Такие же мирные отношения со старожилами с самого начала установились у «панцирных бояр» и в Утчанской волости, где они сразу образовали два самостоятельных селения — Ново-Егорьевское и Ново-Ильинское — и получили землю в двух особых дачах. Наконец, часть «бояр» перешла в Ларихинскую волость и образовала, вместе с другими переселенцами, село Ново-Песьяновское.

В бытовом отношении переселенцы-староселы рассматриваемой группы в значительной мере сохранили свою индивидуальность: говор их имеет вполне типичный белорусский характер, — они сохранили и свои родные песни, и предания, относящиеся к их собственному прошлому — к происхождению их прежних привилегий и к истории постепенной их отмены; они сохранили и многие из своих старых обычаев и с негодованием относятся, например, к некоторым действительно несимпатичным свадебным обычаям сибиряков-старожилов; со стороны этих последних они пользуются большим уважением, которым обязаны, главным образом, своей трезвости и трудолюбию, — вообще «панцирные бояре» представляют собой один из наиболее симпатичных крестьянских типов, с какими нам пришлось встретиться при наших исследованиях в Западной Сибири. Благосостояние их весьма высоко, причем особенно характерно почти полное отсутствие очень бедных — в частности, безлошадных и не имеющих запашки домохозяйств, — и все это благосостояние создалось уже на месте, как результат трудолюбия и удачи: несмотря на правительственные пособия, переселенцы в первое время «по приходке» очень нуждались; почти все они жили сначала наемной работой у сибиряков, а большинство женщин и детей ходило «в кусочки»; в д. Ново-Егорьевской (Ильинской вол.) нам лично пришлось остановиться у богатого мужика, засевающего по 40 и более десятин, имеющего несколько десятков голов рогатого скота, — и этот мужик рассказывал нам, что первые два-три года «по приходке» он, десятилетним мальчиком, вместе со своею матерью ходил по миру. «Заправились» «панцирные бояре» очень быстро — в какие-нибудь 5—6 лет; мы расспрашивали о причинах такого быстрого роста благосостояния и самих «бояр», и их соседей-сибиряков: последние видят причину в особом трудолюбии и бережливости «бояр», — сами «бояре», — главным образом, в счастливом стечении обстоятельств, в очень хороших урожаях, высокой заработной плате и дешевых ценах на хлеб, стоявших в то время, когда им приходилось становиться на ноги и обзаводиться хозяйством.

Подворные владельцы «на старине», «панцирные бояре» в Ишим- [с. 522] ском округе всецело приняли те формы землепользования, которые выработались у их соседей-сибиряков: в Сладковской волости они вместе с последними придерживаются захватного способа пользования, в Ильинской, Локтинской и Утчанской волостях они приняли сибирские способы передела пахотных и сенокосных угодий и леса, — они везде вполне довольны сибирскими общинными порядками и не выказывают никакого стремления возвратиться к «своему», «российскому» подворному владению. Витебские переселенцы-староселы всецело приняли также сибирские способы и приемы земледельческого хозяйства: они переняли без всяких поправок и сибирскую залежно-паровую систему полеводства, и сибирские орудия и способы обработки земли; единственная их особенность по отношению к этим последним сводится к способу запряжки борон: сибиряки, работая в несколько борон, ведут последние одну за другой, привязывая задних лошадей к идущим впереди боронам, — «бояре» ставят все бороны рядом и думают, что при таком способе бороны работают ровнее и чище; во всем остальном хлебопашество у «бояр» вполне сходно с сибирским. Но хозяйство первых представляет и одну существенную особенность, принесенную с собой из Витебской губернии, именно значительное развитие льноводства. Между тем как сибиряки и переселенцы других групп разводят лен почти исключительно для домашних надобностей и потому сеют его «по загону» или «по полузагону на стряпку» (рабочую женщину или девицу), причем все операции по культуре (кроме подъема залежей) и обработке льна исполняются женскими руками, — у «бояр» льноводство является одним из важнейших, если не важнейшим источником благосостояния: средние домохозяева сеют у них по десятине или по полудесятине льна, зажиточные — по две-три десятины и более, и во всех работах мужики участвуют наравне с женщинами; далее, их лен, происходящий от вывезенных ими из Витебской губернии семян, гораздо лучше по качеству и урожайнее, чем у старожилов: витебские семена вовсе не кустятся и дают волокно вдвое длиннее и гораздо тоньше, чем местное сибирское, благодаря чему эти семена ценятся втрое и вчетверо дороже последних. В то время поэтому, как сибиряки разводят лен из-за одного волокна и, вовсе не дорожа семенем, обмолачивают только незначительную часть его, — «бояре» для получения семян прибегают к особым приемам: они срезывают, сейчас же по снятии льна с поля, верхние головки, сушат их отдельно от стеблей и из одних только этих головок вымолачивают посевное и продажное семя. Повторяем, льноводство имеет в хозяйственной жизни «бояр» большое значение; но, заметим здесь же, пример их, по причинам, которых нам не удалось выяснить, не нашел себе подражателей ни между сибиряками, ни между переселенцами из других, великорусских и малорусских губерний.