О денежном обращении в художественной литературе

[seneman 186]

В Российской империи на рубеже 18-19 веков рассчитаться за товар или услугу можно было монетами, чеканенными в серебре, меди или золоте, а так же ассигнациями. Не всегда номинал этих платежных средств соответствовал один к одному заявленной цене, поэтому можно говорить о том, что параллельно существовало несколько валют с плавающим курсом. Постепенно счет на серебро поменялся до общепринятого употребления расчета ассигнациями, а впоследствии кредитными билетами. На примере цитат из русской литературы можно получить представление о том, как такое положение отражалось на жизни обывателя.

На картинке представлено изменение курса ассигнаций к серебряному рублю, составленному по данным «Сборника статистических сведений России», изданного статистическим отделением Императорского Русского географического общества под редакцией Е.И. Ламанского, Санкт-Петербург 1854 г.

Николай Лесков. «Из одного дорожного дневника» 1862 г.

Женщины в Ровно все еще в трауре; денег мелких и здесь совсем нет, как в Пинске, и сдачи не дают даже с рубля. Уездный казначей так любезен, что не хотел получить денег за подорожную из трехрублевого билета и заставил меня бегать по городу и принести ему грош в грош рубль тридцать пять копеек. Что за оскорбительное положение и какое понятие о Руси и о русском кредите должен получить иностранец, столкнувшийся с порядками в ровенском казначействе? А ведь деньги непременно есть в казначействе, и правительственного распоряжения не выдавать их нет. Это уж или любовь к искусству, или… неужели все казначейства, учрежденные в городах, где евреи занимаются разменом денег, одинаковы? Мне говорили, что так. Но так или не так, а за промен рублевого билета на польский билон я платил по 6 %, а за размен десятирублевого билета на рублевые бумажки по 21 коп. серебр<ом>; у казначеев же и просить не стоит, они в казначействах не разменивают, и, благодаря им, в здешнем крае русский рубль на 6 % дешевле, чем в столицах и во всей срединной России. Благодаря им, здесь крупный билет, при промене на мелкую бумажку, принимается только по 98 коп. за рубль. Отчего же в Петербурге, в Москве, Калуге, Туле, Саратове, словом, по целой России, где евреи не берут по 6 коп. за размен рубля, деньги есть, а тут их нет? Разве неизвестно, что у менял каждого из здешних городков есть стачная такса, ниже которой нельзя разменять, а чиновник, обязанный противодействовать вредному и искусственному ажио… Да чего же другие-то смотрят? А евреи? Как они, голубчики, твердо знают свою роль и чиновничью натуру.

Лев Николаевич Толстой. «Два гусара» 1856 г.

Опять Анна Федоровна, с некоторым азартом перебивая у других, докупившись до

семи, обремизилась без трех и, по требованию братца уродливо изобразив какую-то цифру, совершенно растерялась и заторопилась.

- Ничего, мамаша: еще отыграетесь!.. - улыбаясь, сказала Лиза, желая вывести мать из смешного положения. - Вы дяденьку обремизите раз, тогда он попадется.

- Хоть бы ты мне помогла, Лизочка! - сказала Анна Федоровна, испуганно глядя

на дочь. - Я не знаю, как это...

- Да и я не знаю поэтому играть, - отвечала Лиза, мысленно считая ремизы

матери.

- А вы этак много проиграете, мамаша! И Пимочке на платье не останется, -

прибавила она шутя.

- Да, этак легко можно рублей десять серебром проиграть, - сказал корнет,

глядя на Лизу и желая вступить с ней в разговор.

- Разве мы не ассигнациями играем? - оглядываясь на всех спросила Анна

Федоровна.

- Я не знаю, как, только я не умею считать ассигнациями, - сказал граф. – Как это? То есть что это ассигнации?

- Да теперь уж никто ассигнациями не считает, - подхватил дядюшка, который

Играл кремешком и был в выигрыше.

Старушка велела подать шипучки, выпила сама два бокала, раскраснелась и,

казалось, на всё махнула рукой. Даже одна прядь седых волос выбилась у ней

из-под чепца, и она не поправляла ее. Ей, верно, казалось, что она проиграла

миллионы, и что она совсем пропала. Корнет всё чаще и чаще толкал ногой графа.

Граф списывал ремизы старушки. Наконец, партия кончилась. Как ни старалась

Анна Федоровна, кривя душою, прибавлять свои записи и притворяться, что она ошибается в счете и не может счесть, как ни приходила в ужас от величины своего проигрыша, в конце расчета оказалось, что она проиграла девятьсот двадцать призов. "Это ассигнациями выходит девять рублей?" несколько раз спрашивала Анна Федоровна и до тех пор не поняла всей громадности своего проигрыша, пока братец, к ужасу ее, не объяснил, что она проиграла тридцать два рубля с полтиной ассигнациями, и что их нужно заплатить непременно.

Николай Васильевич Гоголь. «Мертвые души» 1842 г.

- За водочку, барин, не заплатили... - сказала старуха

- А, хорошо, хорошо, матушка. Послушай, зятек! заплати, пожалуйста. У меня нет ни копейки в кармане.

- Сколько тебе? - сказал зятек.

- Да что, батюшка, двугривенник всего, - сказала старуха.

- Врешь, врешь. Дай ей полтину, предовольно с нее.

- Маловато, барин, - сказала старуха, однако ж взяла деньги с благодарностию и еще побежала впопыхах отворять им дверь. Она была не в убытке, потому что запросила вчетверо против того, что стоила водка.

[shiraliv 3 250]

Ну так об этом можно найти упоминания практически у всех писателей 19-го века. Это нам сейчас непривычно читать, и даже, зачастую не понятно, о чем идет речь. А люди, жившие в 19-м веке, воспринимали все это в порядке вещей. Причем в разных сословиях и деньги водились разные. Если граф у Толстого в "Двух гусарах" не умеет "считать ассигнациями", то в доме Арины Власьевны Базаровой у Тургенева в "Отцах и детях" "и понятия не имели о счете на серебро". Вот цитата оттуда:

"...

Отец Алексей, мужчина видный и полный, с густыми, тщательно расчесанными волосами, с вышитым поясом на лиловой шелковой рясе, оказался человеком очень ловким и находчивым. Он первый поспешил пожать руку Аркадию и Базарову, как бы понимая заранее, что они не нуждаются в его благословении, и вообще держал себя непринужденно. И себя он не выдал и других не задел; кстати посмеялся над семинарскою латынью и заступился за своего архиерея; две рюмки вина выпил, а от третьей отказался; принял от Аркадия сигару, но курить ее не стал, говоря, что повезет ее домой. Не совсем приятно было в нем только то, что он то и дело медленно и осторожно заносил руку, чтобы ловить мух у себя на лице, и при этом иногда давил их. Он сел за зеленый стол с умеренным изъявлением удовольствия и кончил тем, что обыграл Базарова на два рубля пятьдесят копеек ассигнациями: в доме Арины Власьевны и понятия не имели о счете на серебро..."

А вот еще у Льва Николаевича интересное сопоставление исторической науки с хождением разных видов денег.

"Война и мир", ЭПИЛОГ, часть 2, глава III:

"...

Историческая наука до сих пор по отношению к вопросам человечества подобна обращающимся деньгам - ассигнациям и звонкой монете. Биографические и частные народные истории подобны ассигнациям. Они могут ходить и обращаться, удовлетворяя своему назначению, без вреда кому бы то ни было и даже с пользой, до тех пор пока не возникнет вопрос о том, чем они обеспечены. Стоит только забыть про вопрос о том, каким образом воля героев производит события, и истории Тьеров будут интересны, поучительны и, кроме того, будут иметь оттенок поэзии. Но точно так же, как сомнение в действительной стоимости бумажек возникнет или из того, что так как их делать легко, то начнут их делать много, или из того, что захотят взять за них золото, - точно так же возникает сомнение в действительном значении историй этого рода, - или из того, что их является слишком много, или из того, что кто-нибудь в простоте души спросит: какою же силой сделал это Наполеон? то есть захочет разменять ходячую бумажку на чистое золото действительного понятия.

..."

[ocean 394]

Выкладывал давненько на другом сайте. Повторюсь.

Яркое описание от Нила Стивенсона ("Криптономикон"). Обстоятельства и время - Шанхай накануне 2-ой Мировой войны. Взгляд от американского морпеха:

"... Бобби Шафто и еще пяток морпехов в грузовике смотрят на Цзюцзянскую дорогу, куда только что вылетели с риском перевернуться. Справа собор, значит, они — в скольких? в двух? — кварталах от Банда, где их груз ждет канонерка Янцзыйского Речного Патруля. Одна загвоздка — в этих двух кварталах живут примерно пять миллионов китайцев.

Все они — бывалые горожане, не какая-нибудь темнота деревенская, в глаза не видевшая машин, — те бы, услышав клаксон, мигом брызнули с дороги. Некоторые, правда, отскакивают к домам, создавая впечатление, что грузовик движется быстрее, чем сорок три мили в час по спидометру.

Однако Бобби Шафто упомянул бамбуковую рощу не для красного словца, чтобы удивить своих в Окономовоке восточным колоритом. Перед грузовиком до хренища бамбука, десятки легких временных шлагбаумов преграждают дорогу к реке, потому что офицеры Азиатского флота ВМС США и 4-го полка МПФ спланировали этот маленький бросок без учета фактора пятницы. Как объяснил бы им Бобби Шафто — если б его удосужились спросить, — дорога пролегает через банковский район. Здесь вам и Гонконгский Банк, и Шанхайский, и, разумеется, Сити-банк, Чейз-Манхэттен-банк, Банк Америки, ББМЕ, Сельскохозяйственный банк Китая и еще куча занюханных провинциальных банков. Часть из них имеют контракты от недобитого китайского правительства на печатание денег. Дело, видать, не шибко прибыльное, поэтому деньги из экономии печатают на старых газетах. Можно разобрать прошлогодние новости и счет матчей в поло под яркими цифрами и картинками, превращающими куски резаной бумаги в легальное платежное средство.

Как известно каждому рикше и разносчику в Шанхае, контракт на печатание денег предполагает, что банк обеспечивает бумажки таким-то и таким-то количеством серебра; любой может войти в банк на Цзюцзянской дороге, шваркнуть на прилавок груду купюр и (при условии, что они отпечатаны этим банком) получить за них настоящее металлическое серебро.

Если бы Китай в это самое время не четвертовала Япония, правительство, вероятно, отправляло бы в банки аудиторов проверять, сколько в сейфах серебра, и все было бы чин чинарем. Однако сейчас за честностью банков следят только другие банки. Вот как это делается: в ходе нормальных деловых операций куча бумажек проходит через окошки (скажем) Чейз-Манхэттен-банка. Их уносят в заднюю комнату и сортируют, бросая в картонные коробки (примерно два квадратных фута, ярд глубиной, с веревками по четырем углам). Все деньги (скажем) Банка Америки сваливают в одну коробку, Сити-банка — в другую. Потом, под вечер пятницы, зовут кули. У каждого кули, или у каждой пары кули, есть свой длинный бамбуковый шест; кули без шеста — все равно что морпех без начищенного штыка. Они продевают шесты в петли по углам коробки, затем подлезают каждый под свой конец шеста и поднимают коробку. Кули должны шагать в такт, не то коробка раскачается и все высыпется. Поэтому, направляясь к банку, название которого указано на купюрах, они поют и переставляют ноги в такт песне. Шест длинный, кули далеко друг от друга, петь приходится громко, и, разумеется, каждая пара на улице поет свою песню, стараясь перекричать остальных, чтобы не сбиться с шагу.

В пятницу вечером, за десять минут до закрытия, двери многих банков распахиваются и входят поющие кули, как какой-нибудь хор в сраном бродвейском мюзикле, шваркают коробки с мятыми ассигнациями и требуют деньги на бочку. Все банки сводят расчеты в конце недели. Иногда они делают это одновременно, особенно в такой день, как 28 ноября 1941 года, когда даже простому морпеху Шафто ясно, что настоящее серебро лучше груды резаных бумаг.

Вот почему, хотя нормальные пешеходы, торговцы с тачками и озверевшие полицейские-сикхи разбегаются с дороги и вжимаются в стены клубов, борделей и магазинов на Цзюцзянской дороге, Бобби Шафто и прочие морпехи по-прежнему не видят канонерки за горизонтальным лесом бамбуковых шестов. Не слышат гудков своего грузовика за пульсирующей пентатонической какофонией. Это не просто пятничная банковская лихорадка. Это последний расчет перед тем, как все восточное полушарие займется огнем. Миллионы обязательств на подтирках будут обменены или пропадут в следующие десять минут; настоящее серебро или золото перейдет из рук в руки или останется на месте. Своего рода финансовый Судный день..."

[Max Otto von Stirlitz 2 647]

Ленинград, 20-е годы.

"Нэпманам, разным нашим богачам и вообще иностранным капиталистам завидовать не приходится.

Жизнь у них, безусловно, тяжёлая.

У них масса лишних переживаний в связи со своими деньжатами. Приходится всю жизнь, следить за своим добром, прятать, дрожать, чтоб не упёрли.

Тоже и подыхать при деньгах не сладко. В ад-то с собой монету не возьмёшь.

А очень такую удивительную денежную историю я слышал про одного нэпмана. История очень наглядно рисует капиталистов со всех ихних сторон. Вообще это есть отчаянная сатира, обёрнутая против нэпманов, а также против всяких людей, которые деньги обожают больше жизни.

А жил в Ленинграде такой П. Я. Сисяев. Такой довольно арапистый человек. Он в начале нэпа парикмахерскую держал. Только, кроме стрижки и брижки, он ещё иностранной валютой торговал и вообще разные тёмные делишки обстряпывал. Ну, и, конечно, засыпался.

Он засыпался в двадцать шестом году летом. Маленько посидел где следует. И вскоре его, голубчика, выперли из Ленинграда куда-то подальше. Ему чего-то, одним словом, дали — минус семь или плюс семь или восемь,— чёрт его разберёт. Я в этих делах пока что слабо понимаю. Одним словом, его, как плута и спекулянта, выслали в Нарымский край.

И, значит, он, хочешь — не хочешь, поехал.

А, надо сказать, он своего ареста ожидал. У него сердце было неспокойно. Он ещё'за неделю сказал своим компаньонам, дескать, как бы не угадать куда-нибудь.

И, конечно, на всякий случай он взял старую кожаную тужурку, подпорол ей бортик и зашил туда десять царских золотых монет и один золотой квадратик. Может быть, помните — государство в двадцать четвёртом году выпустило такие золотые квадратики для технических надобностей.

Вот он, значит, на всякий пожарный случай и подзашил своё добро в тужурку, и прямо из этой тужурки он больше не вылезал. Да ещё в брюки он тоже зашил разные бумажные деньги. И стал поджидать.

Только он не долго ждал. Вскоре после того его взяли вместе с тужуркой. И осенью он поехал куда следует.

Только неизвестно, как он там жил. Может быть, скорей всего, он не очень худо жил. Тем более бумажных денег у него было вдоволь припасено. Он знай себе подпарывал брюки и вынимал что-то из бумажника. А до золота он, между прочим, не дотрагивался."

М.М.Зощенко, "Сильнее смерти"

Кстати, может, кто знает, что это за квадратики такие были золотые? Никогда про них нигде не читал, кроме этого рассказа. Однако, зная скрупулезную точность Зощенко в мельчайших деталях, не сомневаюсь, что нечто такое было.

[shiraliv 3 250]

А это в дополнение к Лескову о невозможности размена одних денег на другие из воспоминаний Афанасия Фета:

"...В те времена жалованье из полка получалось в бочонках золотыми и преимущественно серебряными рублями. Помнится, что казначей великой княгини Елены Павловны полка, получивший в Кременчуге полковую сумму серебром в бочонках, сбился в метель с дороги, и его солдатик, сидевший на бочонках, отморозил ноги. На просьбу нашу выдать сто рублей третнаго жалованья ассигнациями казначеи постоянно отвечали: "Господа, откуда же мы вам возьмем ассигнаций, когда получаем звонкою монетой?" Так как невозможно поместить сто серебряных рублей в кошелек, то по примеру многих я вкладывал монету в носок и завязывал его веревочкой. При подобных обстоятельствах я обыкновенно в день приезда просил Михаила Ильича припрятать от греха мои деньги, что он любезно исполнял, засовывая мое хранилище в бюро..."

[НашаРаша 54]

Из поэмы Николая Алексеевича Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» о стоимости серебра в «комке», о целковых, лобанчиках, гривнах и «крестьянских» ассигнациях.

Для компактности текста картинкой.

[НашаРаша 54]

картинка 2

[Levie 220]

а вот у А.Н. Толстого в романе "Пётр I"

Алексашка на лету подхватил брошенный рубль. Петр, взяв у него иглу,

начал протаскивать ее сквозь щеку. Проткнул, протащил и засмеялся,

закидывая кудрявую голову: "Не хуже тебя, не хуже тебя!" Забыв о

мальчиках, побежал к дворцу, - должно быть, учить бояр протаскивать

иголки.

Рубль был новенький, - на одной стороне - двуглавый орел, на другой -

правительница Софья. Сроду Алексашка с Алешкой столько не наживали. С тех

пор они повадились ходить на берег Яузы, но Петра видали только издали.

[Фима Фокс 6 539]

Ну раз уж на фантастику перешли, добавлю выдержку про сектантов в советские времена

Пятак упал, звеня и подпрыгивая. Юрий Васильевич помянул некстати черта, встал на четвереньки и принялся шарить по полу возле кресла. "Всякое выпущенное из рук тело,- подумал он,- норовит закатиться под тахту".

Звеня и подпрыгивая... Из каких глубин памяти выплыл школьный пример на деепричастный оборот? Об этом и размышлял Юрий Васильевич, пытаясь пронзить взором пыльный мрак. Придется лечь на живот и прощупать пространство вслепую. Надо же такому произойти! Еще минуту назад он наслаждался воскресным покоем и продумывал тонкую меновую комбинацию, блистательную пирамиду, в основании которой лежал этот злосчастный пятак, а на сияющей вершине мерцал белым светом редчайший пятиалтынный, которого так не хватало в коллекции Юрия Васильевича.

Да, наш герой был нумизматом. Далекие от этого почтенного занятия люди полагают, будто все нумизматы заняты поисками грошей времен Галицкого княжества или дидрахм из собственного кошеля Фемистокла. Есть и такие собиратели, не станем спорить. Но для Юрия Васильевича Каченовского гораздо увлекательнее было отыскивать в океане медной мелочи запрошлого года пятак, на реверсе которого, а в просторечии - на решке, чуть-чуть разошлись отштампованные буквы. А если судьба широко тебе улыбнулась и ты стал обладателем сразу двух таких редкостей, то как не выменять одну из них на пятнадцатикопеечную монету конца сороковых, в гербе которой колоски слегка сбились на сторону?

Однако прямые обмены, надо вам сказать, большая редкость. Невелик шанс, что владельцу сбитых колосков надобен именно пятак с раскосыми буквами. Но что-то ему, в конце концов, нужно, а это что-то есть у того, кому нужно еще что-то... Разумеется, для обдумывания комбинации совсем не надо было Юрию Васильевичу вертеть между большим в указательным пальцами редкостный пятак. Однако приятно! Вот в гроссмейстер - он может сыграть партию вслепую от начала до конца, однако сколько ж удовольствия в том, чтобы передвигать по доске фигуры!

За удовольствия, впрочем, надо расплачиваться. Человек давным-давно перешел на прямохождение, и поза, которую мы принимаем, заглядывая под тахту, уже не доставляет нам радости. Неловко, даже если никто не наблюдает со стороны.

Михаил Кривич, Ольгерд Ольгин. "Рыжий и полосатый"

[kav 191]

Присовокуплю тогда пару пятаков:

А и Б Стругацкие "Понедельник начинается в субботу" - неразменный пятак 1961 года

Лазарчук, Успенский "Погляди в глаза чудовищ" - модернизированный пятак образца 1961 года

[Grass 116]

Вот конкретно пример относительно курса ассигнаций к серебряному рублю:

А.Н. Островский. "Горячее сердце".

Купец Хлынов за дебош берется заплатить сто рублей (серебром), а платит триста рублей - потому что ассигнациями!

Х л ы н о в. ...Так уж вы лучше со мной не судитесь, потому я сейчас вас обремизить могу; а лучше положите с меня ШТРАФ, ЗА ВСЯКОЕ МОЕ БЕЗОБРАЗИЕ, СТО РУБЛЕЙ СЕРЕБРА. (Подносит вино.) Пожалуйте без церемонии!

Г р а д о б о е в (берет стакан). Прокаженные вы! Турок я так не боялся, как боюсь вас, чертей! Через душу ведь я пью для тебя, для варвара. Когда вы захлебнетесь этим вином проклятым!

Х л ы н о в. Все это нам, господин полковник, на пользу сотворено... Ежели иной раз и много, так что случается ужасно даже много...

Г р а д о б о е в. Случается! Каждый день с вами это случается.

Х л ы н о в. Допустим, так; но ежели с молитвой и, главное, чтоб не оговорил никто... какой может быть вред!

Г р а д о б о е в. Прощай! теперь не скоро заманишь.

Барин возвращается.

Х л ы н о в. Зачем же-с! А мы так надеемся, что вы наши постоянные гости. (Вынимает бумажник.) Позвольте вам! (ПОДАЕТ ТРИ СТОРУБЛЕВЫЕ АССИГНАЦИИ.) Сочтите так, что за штраф!

[shiraliv 3 250]

Вот конкретно пример относительно курса ассигнаций к серебряному рублю:

А.Н. Островский. "Горячее сердце".

Купец Хлынов за дебош берется заплатить сто рублей (серебром), а платит триста рублей - потому что ассигнациями!

Х л ы н о в. ...Так уж вы лучше со мной не судитесь, потому я сейчас вас обремизить могу; а лучше положите с меня ШТРАФ, ЗА ВСЯКОЕ МОЕ БЕЗОБРАЗИЕ, СТО РУБЛЕЙ СЕРЕБРА. (Подносит вино.) Пожалуйте без церемонии!

...

Х л ы н о в. Зачем же-с! А мы так надеемся, что вы наши постоянные гости. (Вынимает бумажник.) Позвольте вам! (ПОДАЕТ ТРИ СТОРУБЛЕВЫЕ АССИГНАЦИИ.) Сочтите так, что за штраф!

Вот ведь гад какой - этот Хлынов. Обсчитал на 50 рублей.

А, может быть, и Александр Николаевич сам запамятовал, как там было в старину-то с курсом.

Комедия "Горячее сердце" была написана им в 1869 году. В ремарке автора в начале первого действия говорится: " Действие происходит лет 30 назад в уездном городе Калинове."

30 лет назад - это 1839 год, то есть год, когда в ходе денежной реформы в России был установлен постоянный курс серебряного и бумажного рубля, а именно: 3 рубля 50 копеек ассигнациями за серебряный рубль.

То есть за обещанные 100 рублей серебром Хлынов должен был отвалить 350 рублей ассигнациями, а не 300.

Вот у Николая Семеновича Лескова действия описаны в точности в соответствии "с реформой 1839 года". Я нашел упоминание об этом, по-крайней мере, в двух его произведениях.

Н.С.Лесков. Житие одной бабы.

… Думал, думал Костик и надумался. Разобрал, что худо жить с больной женой — невыгодно. Повез Алену к Крылушкину. Вернулся оттуда злющий-презлющий,— денег ему жаль было, что отдал за жену Крылушкину. А и денег-то всего Крылушкин двадцать пять рублей на ассигнации взял. У нас и до сих пор народ все еще на ассигнации считает. Не говорят, например, «рубль серебром», а «три с полтиной старыми»…

Н.С.Лесков. Штопальщик. Глава 7.

… Плата непременно предвиделась большая, потому что первый номер во всякой гостинице считается «козырной» и не роскошный человек там не останавливается; а в нашей гостинице цена за первый номер полагалась в сутки, по-нынешнему, пятнадцать рублей, а по-тогдашнему счету на ассигнации — пятьдесят два с полтиною, …

Изменено 17 окт 2011, 13:23:42 пользователем shiraliv

[Grass 116]

Вот ведь гад какой - этот Хлынов. Обсчитал на 50 рублей. А, может быть, и Александр Николаевич сам запамятовал, как там было в старину-то с курсом.

Ну, простим уж им обоим эту экономию.

Один - купец, должен копеечку беречь, даже после дебоша. Будем считать, округлил "слегка".

Второй - и вовсе сочинитель, имел право просчитаться. Зато пьесы какие писал - до сих пор и читают, и ставят!

А Вам - за исследотельскую дотошность - плюсик! (Завтра, сейчас не получается.)

Изменено 17 окт 2011, 13:23:59 пользователем Grass

[shiraliv 3 250]

А вот отношение к "бумажкам" еще одного нашего классика.

М.Е.Салтыков-Щедрин. История одного города. Глава «Фантастический путешественник».

"… Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их... Потому что это были ассигнации."

[shiraliv 3 250]

...это 1839 год, то есть год, когда в ходе денежной реформы в России был установлен постоянный курс серебряного и бумажного рубля, а именно: 3 рубля 50 копеек ассигнациями за серебряный рубль.

Кстати, этот постоянный курс бумажного послереформенного рубля породил в народе сейчас уже полностью забытое название двухкопеечной монеты - "СЕМИТКА". И это название потом долго отождествлялось с дореволюционными двухкопеечными монетами.

Почему "семитка"? И причем тут корень "семь", если копеек всего две? Дело в том, что народ, привыкший к "счету на ассигнации", тут же отождествил новые медные "2 копейки серебром", которые пустили в обращение в результате реформы, проведенной Е.Ф.Канкрином, с дореформенными семью копейками.

Название "СЕМИТКА" часто встречается в текстах русских писателей XIX века. Например, Владимир Гиляровский в "Москве и москвичах" вспоминает, как он водил Глеба Успенского на Хитров рынок, и тамошний эпизод с рыночными торговками, которые наперебой зазывали к себе покупателей:

"... Л-лап-ш-ша-лапшица! Студень свежий коровий! Оголовье! Свининка-рванинка вар-реная! Эй, кавалер, иди, на грош горла отрежу! — хрипит баба со следами ошибок молодости на конопатом лице. — Горла, говоришь? А нос у тебя где? — Нос? На кой мне ляд нос? И запела на другой голос: — Печенка-селезенка горячая! Рванинка! — Ну, давай всего на семитку!

Торговка поднимается с горшка, открывает толстую сальную покрышку, грязными руками

вытаскивает "рванинку" и кладет покупателю на ладонь..."

Изменено 17 окт 2011, 17:29:04 пользователем shiraliv

[kirjach 171]

Иначе 2 копейки называли семишник.

[ДЗ 41]

Ещё из Некрасова.

"Таким путем вся вотчина

В пять лет Ермилу Гирина

Узнала хорошо,

А тут его и выгнали...

Жалели крепко Гирина,

Трудненько было к новому,

Хапуге, привыкать,

Однако делать нечего,

По времени приладились

И к новому писцу.

Тот ни строки без трешника,

Ни слова без семишника,

Прожженный, из кутейников —

Ему и бог велел!"

Речь, соответственно, о копейке и двушке "серебром".

[asik 96]

— Я вынужден настоятельно просить о повышении моего оклада.

— Опять? Ведь тебе только вчера повысили!

— Не вчера. Сегодня утром в девять часов. Какие-то несчастные восемь тысяч марок! И всё-таки в девять утра это было ещё кое-что. А потом объявили новый курс доллара, и я теперь уже не могу на них купить даже галстук, только бутылку дешёвого вина. А мне необходим именно галстук.

— Сколько же стоит доллар сейчас?

— Сегодня в полдень он стоил тридцать шесть тысяч марок! А утром всего тридцать тысяч!

Георг Кроль рассматривает свою сигару.

— Уже тридцать шесть тысяч! Дело идёт быстрее кошачьего романа! Чем всё это кончится?

— Всеобщим банкротством, господин фельдмаршал, — отвечаю я. — А пока надо жить. Ты денег принёс?

— Только маленький чемоданчик с запасом на сегодня и завтра. Тысячные и стотысячные билеты и даже несколько пачек с милыми старыми сотенными. Около двух с половиной кило бумажных денег. Инфляция растёт такими темпами, что государственный банк не успевает печатать денежные знаки. Новые банкноты в сто тысяч выпущены всего две недели назад, а теперь скоро выпустят бумажки в миллион. Когда мы будем считать на миллиарды?

— Если так пойдёт дальше, то всего через несколько месяцев.

— Боже мой! — вздыхает Георг. — Где прекрасные спокойные дни 1922 года? Доллар поднялся в тот год с двухсот пятидесяти марок всего до десяти тысяч. Уже не говоря о 1921-м — тогда это были какие-то несчастные триста процентов.

Эрих Мария Ремарк. "Черный обелиск".

[shiraliv 3 250]

А вообще из русских литераторов первым специфику бумажных денег оценил, наверное, Александр Николаевич РАДИЩЕВ. Он в ряде писем к А.Р.Воронцову, бывшему в то время членом Государственного Совета и президентом коммерц-коллегии, по сути изложил свои экономические взгляды, в том числе, и на сущность денежного обращения. Писал он эти письма, уже будучи сосланным в сибирский Илимский острог за "покушение на государево здоровье" и за "заговор и измену", усмотренные Уголовной палатой в его "Путешествии из Петербурга в Москву".

В частности, в трактате, опубликованном в ПСС под названием "ПИСЬМО О КИТАЙСКОМ ТОРГЕ" (1792 г.), А.Н.Радищев пишет:

"… Фундаментальная в свете ныне монета есть серебреная или золотая; бумаги есть монета сократительная, медная раздробительная, та и другая суть марки. Следственно, что все торговые исчисления и обороты долженствуют располагаться по цене серебра и золота. Если в одном месте кусок круглой серебра стоит то же, что и в другом, то курс, говорят, равен. Но если в одном месте он стоит больше, а в другом меньше, то курс неравен. Но кусок серебра существа своего для того не переменяет; например: 1 фунт серебра в России и Голландии имеет тот же вес, хотя под разными названиями; и так если возьмем наш рубль и противопоставим его Голландским деньгам, по истинному его весу, то цена его будет в 35 стиверов или немного более. Для чего же ныне за рубль дают 27 и 28 стиверов? Для того, что торгуют не на серебреной рубль, но на бумажки. Приложи же к бумажному рублю промен на серебряной, то выйдет прежний рубль; или торгуй на серебряные деньги, то курс будет равен (al pari)…"

[Акимыч 18]

"Этот день я помню отлично — солнечный, с весенним то набегающим, то проходящим дождем, — день, когда на Кудринской площади я встретил худенькую старушку и зеленом бархатном пальто—салопе. Она несла полный кошель всякой всячины — картошки, щавеля, луку, а в другой руке — большой зонтик. Видно было, что кошель тяжел для нее, но она шла с бодрым, озабоченным видом и все считала шепотом — я слышал: грибы полфунта пятьсот рублей; синька — полтораста; свекла — полтораста; молоко кружка — полтораста; поминанье — семьсот шестьдесят рублей; яйца три штуки — триста рублей; исповедь — пятьсот рублей. Тогда были такие деньги."

В.Каверин, "Два капитана"

[Акимыч 18]

"Этот день я помню отлично — солнечный, с весенним то набегающим, то проходящим дождем, — день, когда на Кудринской площади я встретил худенькую старушку и зеленом бархатном пальто—салопе. Она несла полный кошель всякой всячины — картошки, щавеля, луку, а в другой руке — большой зонтик. Видно было, что кошель тяжел для нее, но она шла с бодрым, озабоченным видом и все считала шепотом — я слышал: грибы полфунта пятьсот рублей; синька — полтораста; свекла — полтораста; молоко кружка — полтораста; поминанье — семьсот шестьдесят рублей; яйца три штуки — триста рублей; исповедь — пятьсот рублей. Тогда были такие деньги."

В.Каверин, "Два капитана"