И. Косенков. Позывные с берегов Великой (Записки разведчика)

[нахалёнок 7 512]

Партизанское движение Калининской области богато событиями, героями, подвигами, которые вошли в историю Великой Отечественной войны.

В этой книге калининские партизаны, подпольщики, разведчики рассказывают о себе и своих боевых друзьях, о суровых испытаниях, перенесенных советскими людьми в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. О Лизе Чайкиной пишет ее подруга партизанка К. Ильина, о славном разведчике Герое Советского Союза Николае Горячеве — его боевой товарищ, бывший командир отряда «Земляки» В. Терещатов, о юной патриотке Ине Константиновой — ее отец Александр Павлович Константинов, участник гражданской войны, партизанский вожак в годы фашистского нашествия, о подпольщиках города Калинина — бывший секретарь подпольного райкома партии И. Борисов.

Интересными воспоминаниями делятся также старый чекист А. Лукин, комиссар партизанской бригады П. Романов, руководитель разведгруппы И. Косенков и другие.

Составитель С. М. ФЛИГЕЛЬМАН

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

CОДЕРЖАНИЕ

Герои не умирают

К. Ильина. Наша Лиза . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . .5

B. Терещатов. Горячее сердце . . . . . . . . . . . . . . . . . .  . .  35

А. Лукин. Девушка из Ржева . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  .  . 62

A. Константинов. Рассказ о дочери . . . . . . . . . . . . . ..  . .79

И. Борисов. Дорогие памяти имена . . . . . . . . . . . . . . . .. 113

C. Богданов. История подвига . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . 132

М. Зингер. Разведчица Паня Зиматова . . . . . . . . . . . . . . 148

Испытание верности

И. Косенков. Позывные с берегов Великой . . . . . . . . . . 159

П. Романов. 580 дней в тылу врага . . . . . . . . . . . . . . . . . 201

B. Заболотнов. Трудяги . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . .215

К. Петров. Этого не забыть . . . . . . . . . . . . . . . . ..  . . . . .225

Коротко об авторах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..  . . . .236

 

ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА

М. «Московский рабочий», 1967. 240 с. 9(С)27

Составитель Флигельман Семен Моисеевич

Редактор В. Полякова

Художественный редактор А. Беднарский

Художник Б. Дударев

Технический редактор М. Похлебкина

 

Издательство «Московский рабочий»,

Москва, пр. Владимирова, 6.

Л 74741. Подписано к печати 27/V 1967 г. Формат бумаги

84 X 1081/32. Бум. л. 3,75. Печ. л. 12,6. Уч.-изд, л. 12,36, Тираж 50 000.

Тем. план 1966 г. № 272. Цена 38 коп. За к. 863.

Набрано в типографии изд-ва «Московский рабочий». Москва, Петровка, 17.

Отпечатано в типографии «Красный пролетарий», Москва, Краснопролетарская, 16. Заказ 585.

 

 

 

 

 

 

 

ИСПЫТАНИЕ

ВЕРНОСТИ

 

ПОЗЫВНЫЕ C БЕРЕГОВ ВЕЛИКОЙ

(Записки разведчика)

159

Утром 10 марта 1942 года меня вызвал начальник разведотдела штаба Калининского фрон¬та и сказал, что командование посылает меня в тыл противника.

— Вам придется прыгать с самолета, хотя комиссия и признала вас негодным для прыжков. Вместе с вами направляем трех девушек.

На следующий день мы выехали в город Калинин для обучения парашютным прыжкам. А че¬рез три недели в Кувшиново. Здесь мы узнали, что работать нам придется в Идрицком районе. Узловая железнодорожная станция, военный городок и другие важные объекты представляли большой интерес для штаба фронта.

В этом районе я бывал ранее, а одна из членов группы — Надежда Петрова была отсюда родом.

И вот мы летим за линию фронта. Правее Великих Лук немцы обстреляли наш самолет. Но все обошлось благополучно для нас. Под нами Идрицкий район — место выброски группы.

— Команде приготовиться! — раздается голос штурмана.

Проворный майор, ответственный за высадку, открыл с двух сторон двери. Мне и радистке надо выбрасываться с самолета с правой стороны, Наде Петровой и Тосе Руделевой — с левой...

Парашют мой раскрылся, я осмотрелся кругом и увидел еще три парашютных купола. Слышу гул удаляющегося самолета. Потом наступила тишина. Спускаясь к земле, я различил под собой какое-то строение. Лавирую, чтобы не попасть на конек крыши. Но все же угодил на сарай. Я упал с него на землю. Разбил голову и на время потерял сознание.

Первой ко мне подбежала Тося и оказала медицинскую помощь.

Придя в себя, я спросил:

— Где же остальные?

И тут вижу Надю. Она с тревогой говорит:

— Мой парашют попал под луч прожектора. Вероятно, сейчас немцы начнут поиски.

— Спрятать парашюты!

Посоветовавшись, мы решили, что девушки останутся в лесной чащобе, а я пойду в разведку. Беру с собой карту и компас. Прошел совсем немного, заметил не¬вдалеке железную дорогу. Значит, выбросили нас не на то место, куда планировалось.

Повернул обратно. Начал моросить частый весенний дождичек. На сердце немного полегчало: он на пользу — следы смоет, собакам не сыскать нас. Положение у нас было незавидное. Если прожектор осветил парашют, значит, где-то недалеко находится войсковая часть. Жди розыска. Эту догадку подтверждал рассказ Нади:

— Самолет шел прямо на военный городок, были видны строения.

Надя, хорошо знавшая эти места, посоветовала двигаться к Яковлеву — там большие болота. Прошли по лесу километров семь. Дождик затих, наступал рассвет. Первые солнечные лучи пробились в лес. Зеленые сосны выглядели красавицами. Кое-где в чащобах белел нерастаявший снег.

Короткий привал, завтрак. Посылаю Надю и Тосю в разведку. Надо узнать, не разыскивают ли нас немцы. Радистке приказываю связаться со штабом и доложить о приземлении. Она быстро растянула антенну, рацию поставила на пенек. И в тихом весеннем лесочке застучал кузнечиком зуммер: ти-ти-ти.

Тут же услышали ответное: та-та-та.

Итак, мы в тылу врага. Как-то все сложится, как обоснуемся мы здесь. Теперь вся надежда была на Надю: она местная, знает людей, на которых можно положиться.

Только через пять часов вернулись Надя и Тося. Лица у них были мрачные. Оказывается, нас выброс- ли возле деревни Лужки. До военного городка три километра. В Идрицком гарнизоне переполох -идут слухи, что сброшена рота красноармейцев. Об его и Надя узнала от родственницы Татьяны Максимовны Мариненок, работающей у коменданта. Та рассказала  также, что в военном городке находятся два маршевых полка б1-й и 65-й, отъезжающих на фронт под Великие Луки.

Вечером снова заработал наш передатчик...

Нам надо уходить — немцы непременно организуют облаву.

По карте и компасу определяю курс на яковлевское болото. Там нам надо переждать два-три дня, чтобы сбить врагов со следа. Так и сделали. День и ночь сидели тихо, слушая шум весеннего леса, примыкавшего к болоту. Питались всухомятку, не разжигая костра. Вздрагивали от блеяния дикой козы.

Потом отправились к Великой. Река встретила нас широким весенним половодьем. Перебраться на другой берег не было никакой возможности.

А там, на отлогом спуске, пригретом солнцем, какой-то мужичок уже вел на сивом мерине первую борозду. Лошадь была тощая и, видимо, старая. Она еле тащилась, не воспринимая монотонные выкрики:

— А ну, пошел, пошел!

30 апреля я дал Наде и Тосе задание: разведать, нет ли немцев в Рубежниках и охраняется ли мост?

Девушки вернулись и доложили: немцев нет, мост не охраняется.

Заночевали мы на опушке соснового леса, на высоком берегу Великой.

Когда начало светать, я поздравил девушек с добрым утром и с праздником 1 Мая.

Прихватив рацию, Надя и Тося отправились первыми к озеру Папоротному.

Прошло два часа. Теперь пора идти и мне с радисткой. Идем деревней. Лают собаки, женщины с любопытством смотрят на бредущих странников: высокого старика с котомкой и палкой и девушку, одетую по-крестьянски, с сумкой в руках. В то время по Деревням много ходило таких людей — беженцев из-под Ленинграда: кто менял вещи на еду, кто искал работы. Не останавливаясь, мы прошли мост, миновали почти всю деревню и вдруг увидали: навстречу нам идут четыре немца. Они направили на нас винтовки и приказали остановиться. «Конец!» —мелькнуло в моем сознании.

Ефрейтор, старший по чину, крикнул:

— Документ, пропуск, русиш!

Стараясь казаться спокойным, показываю паспорт с немецкой пропиской, пропуск. То же самое делает и радистка. А по телу ползут мурашки: «Вдруг обыщут?» Ведь у меня за плечами в мешке вместе с продуктами лежат батареи для рации, в карманах пистолет и две гранаты. Поверив документам, ефрейтор сказал на ломаном русском языке:

— Ходите дед и панночка.

Тут я пришел в себя и спрашиваю:

— Пан ефрейтор, как нам пройти на Алоль? Туда?

Он указал рукой по дороге в лес.

Чтобы избежать встречи с немцами или полицаями, мы пошли по лесу, не теряя из виду дороги.

Когда пришли в назначенное место к Папоротному, разведчиц не оказалось.

Ждали их долго. Вот, наконец, идут девушки, взволнованные, побледневшие.

— Как же так получилось? — спрашиваю их, — что мы вперед вас пришли?

Надя ответила:

— Товарищ командир, мы чуть ли не с того света вернулись. Идем с Тосей и вдруг видим: недалеко от деревни на горе стоят немцы с винтовками. Что делать? Ведь у нас за плечами рация и питание для нее. Один из них бежит к нам навстречу, за ним другие. Требуют документы. Мы предъявляем документы и даже не верится, что мы так спокойно чувствуем себя. Немцы спрашивают: «Беженки?» — «Да, да беженки! — отвечаем. Заходим в самый ближайший дом, а немцы между тем по всей деревне ищут десантников. Беспокоились мы о вас. Нас-то уже проверили и трогают больше. И совсем неожиданно мы увидели вас, Иван Давидович. Видели, как окружили вас немцы, видели как вы, опершись на палку, показывали документы.

Глядим, пошел наш дед с внучкой. Все в порядке... Теперь-то мы знаем, что самое главное для разведчика находчивость и смелость.

Я охладил возбуждение девушки;

Вы вот вечером были в Рубежниках, а точно не могли узнать, есть ли немцы в деревне. Это непростительная ошибка, пусть она будет первой и последней.

Она могла стоить жизни. На наше счастье, попались армейские солдаты, а не гестаповцы. А те сцапали бы нас, как кур. Ясно, что нас продолжают искать. У них все поставлено на ноги.

Сидя на берегу лесного озера, договариваемся о дальнейшем.

— Нам, Надя и Тося, надо прописаться в Идрице, раздобудьте подробные сведения о военном городке, узнайте, какие грузы идут по железной дороге к фронту. Через четыре дня встретимся возле трех поваленных сосен у озера. Удачи вам, девушки.

Мы с радисткой остались вдвоем. Надо было найти более надежное укрытие, подальше от дороги. Беспокоила отдаленная стрельба. Мы все время были начеку. Потом выяснилось, что это стреляли на всякий случай полицаи: они боялись партизан. Да, им было чего страшиться. Три недели назад народные мстители напали на дом волостного старшины Павлова в деревне Ильичино. В перестрелке была ранена его жена, сам-то мерзавец сумел убежать. С тех пор стреляют полицаи по ночам в сторону леса.

Седьмого мая проснулись мы утром и не узнаем, где находимся. Все кругом белым-бело. Ходить по снегу нельзя было: следы выдали бы нас. Поэтому сидели в чащобе на сухих сучьях, согреваясь гимнастикой.

Через четыре дня к поваленным соснам близ озера пришли Надя и Тося.

Ярко светило солнышко, снег растаял еще накануне. Девушки принесли нам хлеба и кринку молока, а главное, неплохие новости. В Идрице они прописались вместе с беженцами из-под Ленинграда.

— Мы с Тосей живем в отцовском доме. Имеется возможность поступить на железную дорогу, — рассказывала Надя.

— Обязательно поступайте на железную дорогу, девчата, это поможет нам выполнить задание.

Тося тоже принесла ценные сведения, рассказывала, что всюду расклеены листовки с объявлением наград за поимку десантников.

Получив задание, девушки отправились в обратный путь. Я занялся составлением шифрованной радиограммы в штаб фронта.

11 мая пришла одна Надя, рассказала: — Руделевой не дали пропуска. У меня в деревне живет отец с матерью, поэтому мне пропуск дали. А Тосю считают беженкой. Беженцам ходить по деревням не разрешают. Обыски продолжаются, все ищут парашютистов.

Обе девушки устроились на железную дорогу ремонтными рабочими. Они уже установили, что к фронту проследовали три эшелона с рельсами. Один немец им сказал, что проводят узкоколейку с Усвят через Меженский район в Городок (Белоруссия).

На следующий день под вершиной срубленной сосны мы надежно спрятали рацию и оружие. Радистке я велел хорошенько приметить это место: ведь ей одной придется приходить сюда и работать.

Я пошел в Песчивку, где был только один дом, а радистку отправил в Кохново, к родственникам Нади.

В Песчивке, у ветхой хатенки, крытой соломой, встретил пожилого рыжего мужчину, который с трудом выкатывал большой камень из ямы. Я помог ему. Отдышавшись, он присел на завалинку и завел разговор, причем сначала весьма недружелюбный:

— Откуда идешь да и чей приходишься?

Спокойно отвечаю:

— Сапожник я, бывший кожевенник, раскулаченный. Отсиживал у коммунистов в тюрьме. Вот хожу по деревням и кустарничаю на кусок хлеба. Могу и сапоги новые пошить, старые чиню, кожу выделываю.

Гляжу, подобрели глаза хуторянина, видимо, я какие-то у него чувствительные струнки затронул.

— Я тоже раскулаченный. Большевики вое у забрали, в чужой хате живу. Немцы наведут поряди Гитлер нам все отдаст...

Рыжий дымил цигаркой из мха. Едкий, противный дым слепил мне глаза. Старик откашливался. сплевывая вонючую слюну.

— Разве у немцев махорки нет, что тянешь эту дрянь?

Нет, сами курят сигареты, — нахмурясь, отвечает рыжий.

— Вот, угощайся, — подаю ему пачку махорки.

Он с жадностью выкурил две самокрутки, похваливая:

— Вот это махорочка! Подари, добрый человек.

— Бери, я некурящий.

Хуторянин подобрел, рассказал, что сам он житель деревни Емельянцево, зовут Яковом Пузыней. Своей избы у него нет, вот он и перешел сюда, в бесхозную избу. Живут с ним жена Елизавета да три внучки.

Он пригласил меня к себе, разрешил погреться на печи. Немного согревшись, я уснул. Разбудил меня голос старухи:

— Зачем принял его? Небось партизан, надо сдать его немцам!

Меня бросило в пот. Поглядываю в щелочку через занавеску: суровая на вид старуха. Слезаю с печи и говорю как можно мягче:

— Тетушка, дорогая, я не партизан.

Долго я упрашивал, пока, наконец, она разрешила мне переночевать одну ночку.

— Ладно, оставайся, а чуть свет отправляйся в Дорожково к старосте Гришке Зуеву. Пропишет, твое счастье. А не пропишет, так сдаст в немецкую комендатуру. Там разберутся, кто ты такой.

Ночь спал неспокойно. Все думал, как-то завтра все сложится. Немного вздремнул, а чуть свет отправился к Зуеву. Зуев встретил меня враждебно:

— И не думай, не пропишу! Черт тебя знает, кто ты такой...

Я показал ему документы:

— Вот я какой, тюремщик, к тому же раскулаченный. Как мне известно, немцы таких уважают, а вы же, наоборот, никакого уважения не делаете пострадавшему от Советской власти.

У Зуева в избе сидел здоровенный мужчина. Как я потом узнал, это был его шурин, бывший кулак Калина по прозвищу Бык.

— Пропиши его, Григорий. Нашего племени старик, — сказал он Зуеву.

Я, конечно, обрадовался и говорю:

— Господин старшина, отблагодарю вас по-хорошему, Вот таскаю с собой костюм, возьмите. А дочке вашей сошью туфли, — и подаю ему документы для прописки.

— Э, нет. Пойдешь со мной в Идрицу сам.

— Я бы с удовольствием, да вот только мне не дойти: нога здорово болят.

А нога у меня действительно болела. Расшиб ее при падении с сарая, когда приземлялся. Но, главное, мне нельзя было появляться в Идрице: там меня многие могли узнать, да и фамилия моя в этих местах была слишком знакомой.

— Ну ладно, схожу сам, пропишу тебя, — соглашается Зуев, поглядев на мою распухшую ногу.

Я вернулся к Пузыне, рассказал, что документы взяли на прописку, и попросил разрешения побыть у него до завтрашнего дня.

Все обернулось для меня благополучно. Зуев принес мой паспорт с пропиской в Озерищенской волости.

Новый человек в деревне всегда на виду. Сразу же пошла обо мне молва: объявился, мол, сапожник, живет у Пузыни. Первым ко мне пожаловал местный лесник, человек средних лет и среднего роста, с хитрецой в прищуренных глазах. Он стал расспрашивать меня, кто и откуда я. А сам, между тем, вовсю поносил немцев. Похвалялся, что связан с партизанами. Сразу я почувствовал, что это провокатор. Вел он себя не очень- то умно, и его легко было разгадать. Спустя два месяца мне стало известно, что этого подлеца уничтожили партизаны.

Потом пришел на хутор из Коханова Василий Иванович Мариненок. О нем мне еще в лесу говорила Надя, что это наш, советский человек. Но и с ним я был осторожен. Он, между прочим, спросил меня, не было ли тут лесника.

— Был, открыто ругал немцев, хвалился, что связан с партизанами.

— Не верь ему. Дезертир, бежал из Красной Армии. Сразу же пошел к коменданту, а тот поставил его лесником.

17 мая в Песчивку пришли шестнадцать полицаев во главе о Иваном Пузыней, и среди этих предателей были Панфилов, Калинов, Рогачев и другие.

Пузыня проверил мои документы и учинил обстоятельней допрос. Окончательно поверив, что я действительно пострадавший от большевиков, похлопал меня по плечу и сказал:

— У меня у самого отец сидел в тюрьме и умер там. Только вот надо посмотреть на деле, каков ты мастер. Сшей мне сапоги.

Зуев прописал в этой же волости и мою радистку. Этому немалое содействие оказал Калина, которому нужна была батрачка. Но жить у него радистке было слишком рискованно. Особенно опасен был его сын — полицай, занимающийся поисками партизан и разведчиков. Неудобно было и то, что радистка все время находилась под наблюдением, не могла свободно работать на рации. Ее легко могли выследить. Надо было сделать так, чтобы девушка перешла в общежитие, где размещались беженцы. Они ходили по деревням и просили на пропитание. Среди них радистке было бы удобно, но этот план она категорически отвергла:

— Я же учительница — и пойду побираться?!

— Поймите, что так надо, — убеждал я. — Ведь речь идет не об унижении вашего достоинства, а о маскировке.

— Милостыню собирать не буду! — твердо заявила она. — Вы мой начальник, вот и обеспечьте продуктами.

Настаивать не стал, решил, что это бесполезно. Время покажет, как дальше действовать, а спешить не следует. Я понимал, как важна для дела радистка, с нею надо было считаться, но мне все же не нравилось ее непослушание...

В Песчивку опять явился начальник волостной полиции Иван Пузыня.

— Старик, ты случаем не видел, не проходили здесь вооруженные люди? — спросил он.

— Какие люди, партизаны, что ли?

— Нет, не партизаны, а парашютисты-десантники. Они спустились 28 апреля. Парашюты их нашли. Людей по этому поводу расстреляно много, но ни один черт толком ничего не сказал. А ведь знаю, что где-то здесь их прячет народ. Найду все-таки эту красную гадину! — заключил Пузыня.

В указанное место в условленное время ко мне при. шла Надя Петрова. Еще издали заметил ее улыбку.

— Ну, товарищ командир, наши соколы прилетали, бомба попала в склад с горючим, все кругом пылало. На Романовой горе одно зенитное орудие подбили. У немцев переполох, они стали еще злее. Да, еще мы познакомились с переводчицей из комендатуры Шурой Коротковой и ее сестрой Ниной. Девушки хорошие, честные. Шура дала мне пять новых бланков пропусков, подслушала разговор коменданта, что наши самолеты бомбили по точно указанной цели. Еще вот донесение, — продолжала Надя. — Склад с боеприпасами находится в небольшом густом соснячке.

У меня скопилось немало важных сведений, которые надо было передать на Большую землю. Заготовив радиограмму, я велел радистке отправиться к рации, а сам пошел в деревню Ильичино, чтобы получить хлеб за сшитые сапоги.

Возвращаясь из деревни, встретил бегущую мне навстречу всю в слезах радистку.

— Все дело погибло, мы раскрыты. Рации на месте нет!

Меня как громом ударило. А тут невдалеке показались какие-то люди.

— Не плачь, вытри глаза и иди обратно, сверни на кохновскую дорогу, а затем — в лес. Жди меня в той чаще, где мы раньше передавали радиограммы. Вот тебе хлеб, лук и десяток яиц, возьми. А я скоро приду.

Шел я в Песчивку и думал: «Если нашли рацию, это еще не значит, что нашли нас. Но радистку могли узка засечь. А может, она ошиблась, просто не нашла рацию? Надо проверить самому. Возьму топор и пойду рубить деревца. Если и есть засада, скажу, что рублю жердки для изгороди и знать ничего не знаю».

Радистку я застал в условленном месте. Сидит ял пеньке грустная, травинки перебирает.

— Жди здесь, — сказал ей, — а я пойду к месту» спрятана рация.

Рублю деревца, постепенно приближаясь к тайнику. Вот и поваленная сосна. Рация на месте! Отхожу и как ни в чем не бывало продолжаю рубку, а сам незаметно прислушиваюсь и по сторонам поглядываю. Так проходит час. Иду к радистке,

— Ты трусиха! — говорю ей, — Рация на месте. Иди и передавай при мне.

Она улыбается;

— Как же это я ошиблась? Бес попутал.

Выбивает ключом радиограмму, а у самой, вижу,

руки дрожат.

Рацию пришлось перенести подальше от этого места, где «путал бес», в более приметное для радистки. Ориентиром для нее стала, пожалуй, самая высокая сосна во всем лесу.

28 мая, месяц спустя после нашего приземления, Тося передала мне тревожную весть. Писарь старшины Павлова рассказала ей, что тот дал указание шпионить за каждым моим шагом, и особенно ночью. Да я и сам об этом догадывался и даже замечал, как ночью кто- то расхаживал около дома Пузыни, где я спал на чердаке.

Что ж, примем меры предосторожности.

Своим хозяевам я перечинил всю обувь, помогал им по хозяйству. Ко мне они стали относиться любезнее. К тому же часть хлеба, что зарабатывал, я отдавал им, а часть передавал радистке. Я питался с хозяевами из одного котла. Это, конечно, им было выгодно. Хорошее расположение бабы Лизы я завоевал еще и тем, что утром, вечером и перед едой молился на образа. Молился усердно, зная, что это нравится бабе Лизе...

Я знал, что большинство населения составляют советские, патриотически настроенные люди. Подчиняться врагу заставлял кровавый террор, установленный фашистами. Мне же предстояло найти таких людей, которые, несмотря ни на что, взялись бы оказывать нам помощь. И такие люди нашлись. Они сами шли ко мне, как бы чуя, кто я и зачем тут появился.

Случай свел меня со стариком Андреем Савельичем Он принес мне кожи, чтобы я сшил ему сапоги. Познакомились, разговорились. Он мне сразу понравился. Когда-то он жил в Песчивке, потом перебрался а деревню Альшаник. От связной я уже знал» что сын старика служил в органах НКВД.

Я попросил Андрея Савельича подыскать мне другую квартиру, чтобы быть поближе к заказчикам. (Как бы поскорее, думаю, уйти из этой ловушки.) Он пообещал. Спустя дня два пришел и говорит:

— Хорошую квартиру подыскал тебе. Перебирай в Альшаник к моей сватье, Варваре Федоровне Сковароде. Живет она одна.

На другой день отправился я на новую квартиру. Как только подошел к дому Сковороды, во дворе увидел вторую хату. Ко мне навстречу вышла хозяйка рослая, полная, с веселым прищуром добрых глаз. заметив, что я посматриваю на вторую хатенку, она сказала:

— Помещение использую под сено. Если согласитесь здесь жить, приберу, вымою полы. Кстати, мил человек, ты косить умеешь?

— Конечно, умею. А что?

— Коровенка у меня есть, а косить не могу. Вот покосишь сенца, за квартиру и брать ничего не буду.

— Договорились. Сегодня же перехожу. Деревня Альшаник находилась на большаке Пустошка — Идрица. Напротив дома Варвары жили два полицая. Ну, думаю, тут я под «надежной» охраной.

Мне нужно было заказать в кузнице кое-какой сапожный инструмент. Хозяйка посоветовала обратиться к Алексею Сидоровичу Сковороде, «справному мастеру», как она его охарактеризовала.

Как только вошел в избу Алексея Сидоровича, на простенке я увидел фотографию знакомого человека. На меня смотрел бывший редактор нелидовской газеты «Лесоруб и колхозник" Андрей Кузьмич Филимонов. В 1938—1940 годах он был первым секретарем Пеновского райкома партии. Спрашиваю Сковороду:

— Кем же вам доводится этот гражданин?

— Это мой зять. Моя сестра за ним замужем, — отвечает он.

— Он же партийный. Я немного его знаю. Узнают о нем немцы, не сдобровать.

— А кто скажет-то? Если спросят, так отвечу, мол, ищите его на том свете.

После этого я частенько заходил к Алексею Сидоровичу, беседовал с ним. Чуяло мое сердце, что он может стать моим верным помощником. Я считал, что ему можно допариться: человек рабочий, возмущался зверствами оккупантов.

И вот как-то он признался мне, что у него в одном тайничке на всякий случай пулемет с патронами и гранаты припрятаны. Ночью мы с ним пошли туда, где было припрятано оружие. И действительно, в лесу был зарыт пулемет, весь смазанный, и дровами обложен, чтобы его не касалась земля.

— Вот узнаю, где партизаны, им и сдам. А то и сам уйду к ним. Ведь это не жизнь. Не хочу быть под фашистами! — сказал Алексей Сидорович.

Я улыбнулся и говорю:

— А почему ты мне доверился и открыл свои тайны? Я вот возьму и донесу.

— Нет. Ты этого не сделаешь. Я уверен, что ты советский человек. А то, что ты вроде и держишь сторону немцев, может, оно так и надо.

Прошло дня четыре после этого разговора, и я открылся Алексею Сидоровичу.

— Я тебе верю, Сидорович, и думаю, что будешь моим помощником. Вот первое задание. Нужно срочно перенести рацию с питанием из леса в более надежное место.

Мы с Алексеем Сидоровичем все подробно обсудили. Дело было сложное и опасное. Чтобы перенести рацию, надо было перейти две дороги, по которым непрерывно шли немецкие автомашины, мотоциклы, обозы. Дороги охранялись полицейскими. Мы решили отправиться в лес будто бы для заготовки дров и сделать задуманное.

Не из робкого десятка был этот статный и крепкий человек с окладистой черной бородой. Шагал он ходко, часто курил. Он не обращал внимания на проходящие мимо машины. С ним я чувствовал себя уверенно.

Мы нарубили с воз жердей, я показал, где спрятана рация. Этой ночью предстояло перенести ее вместе с питанием километров за пять, к хутору» где находилась Будворицкая школа.

Не просто было перенести на такое расстояние тяглый и опасный груз. Несколько раз нам приходись ложиться и ожидать, пока пройдут обозы и машины, но все же мы благополучно пришли к цели и спрятали рацию в надежном месте.

Итак, «шарманка» перенесена. Теперь нужен мастер, чтобы «играть» на ней. Как же оторвать радистку от Калины, у которого она жила в работницах? Как лучше поступить, чтобы ей уйти от Калины? Решил, что она под благовидным предлогом — у нее болел палец — пойдет к фельдшеру Беляшову. Ну а там уж придумаем, что дальше делать. Предполагалось, что фельдшер «обнаружит» у нее какую-нибудь заразную болезнь.

Об этом я посоветовался и с Алексеем Сидоровичем. Тот одобрил мое решение, так как хорошо знал фельдшера Степана Петровича Беляшова и ручался, что тот поможет.

Биография Беляшова внушала мне доверие. Родился он в 1883 году в деревне Сысоево. Когда подрос батрачил здесь. Потом работал в Петербурге на заводе. В старой армии кончил фельдшерские курсы. В гражданскую войну Беляшов был в Красной Армии. Двое его сыновей — советские командиры.

Я попросил Алексея Сидоровича устроить мне свидание с Беляшовым. Назвавшись больным, я ждал фельдшера. Беляшов не заставил себя долго ждать. Статный, широкоскулый, одетый просто, но с галстучком, он в самом деле очень походил на сельского фельдшера.

Когда он вошел, я обедал.

— Видимо, вы не очень больны, — заметил он.

Я встал из-за стола и пригласил его пройти со мною в другую хату, где жил и сапожничал. Поговорив о том о сем, я напрямик рассказал ему о своем плане относительно радистки.

Беляшов сказал, что радистка уже побывала у него на приеме. Он хоть сейчас может сказать все, что нужно, Калине.

Услышав про болезнь батрачки, Калина стал просить:

— Заберите от меня эту потаскуху.

Фельдшер на время положил ее в больницу, затем перевел в Будворицкую школу под видом технички. Эта школа стояла между деревнями Ильичино и Будворица, в ней жили беженцы — старики Хохловы.

Рация, перенесенная на чердак школы, заработала регулярно. Чтобы ее не запеленговали, приходилось время от времени переносить с места на место, благо это позволял делать густой кустарник. Весь этот зеленый массив представлял надежное укрытие и для приходящих а школу...

В Идрице под руководством Нади и Тоси была создана группа патриотов из семи человек. Их зоркие глаза замечали все проходящие мимо станции поезда с грузами и воинские эшелоны. Они узнавали номера частей» маршруты их следования.

Не проходило дня, чтобы кто-нибудь не приносил разведданных.

Однажды Надя обратилась ко мне с такой просьбой:

— Товарищ командир, мои девушки хотят знать правду о положении на фронтах, вообще все, что делается в Советском Союзе.

С этого момента Надя регулярно получала от меня сводки Советского информбюро, передавала девушкам, а они — населению. Это поднимало настроение людей, укрепляло их веру в нашу победу.

Иногда захаживал ко мне Алексей Сидорович. Однажды он рассказал, что недавно у него был свояк из Пустошки, Яков Трофимович Литвинов, который работает директором кустарного кожевенного завода у немцев. У него что-то не ладится с выделкой кож, и он хочет обратиться за помощью ко мне.

— Что ж, пусть придет. Чем могу, помогу.

Через неделю ко мне пришел Литвинов.

— У меня к вам просьба: расскажите подробно о выделке кож. У меня что-то не ладится с этим делом.

Я рассказал ему кое-что из своего опыта об этом ремесле. Он остался доволен.

Через день опять приходит Алексей Сидорович и говорит:

— Иван Давидович, вот приходил к тебе мой свояк. Хотя и работает он директором кожевенного завода у немцев, но хочет служить нам. За него опасаться нече¬го, человек он свой. Хотел я просить вас принять его в нашу группу.

Я пообещал ему, что поближе познакомлюсь с Литвиновым, переговорю. Посмотрим, одним словом.

— Я за него отвечаю головой! — горячо заверил Сковорода.

Примерно черед три дня приходит ко мне Литвинов приносит в мешке кожевенного товару и говорит:

— Это вам. Ведь вы мне оказали помощь, научили выделке кожи.

Разговор мы с ним начали издалека. Спустя час явился Алексей Сидорович и приступает к делу прямо:

— Иван Давидович, я сказал Литвинову, кто вы, и вот мы просим принять его в нашу группу.

Я, конечно, сделал упрек Сковороде за его ненужную поспешность. Тут в разговор вступил Литвинов:

— Поймите, я — советский человек! Стать директором завода меня вынудили обстоятельства. А немцам от этого завода еще не было никакого прока. Я оправдаю ваше доверие.

Раз уж случилось такое, я здесь же взял подлиску от Литвинова и дал ему задание: подыскать надежного человека — железнодорожника, желательно стрелочника.

Я предупредил Литвинова, чтобы он действовал осторожно, обдуманно, людей подбирал надежных, настоящих патриотов. Поручил ему также установить контроль за движением на проходящей через Пустошку шоссейной дороге Ленинград — Киев. Ее нужно было, как говорится, по-настоящему оседлать.

Через недели две Яков Литвинов опять появился d Альшанике. Он привез кожевенного товару и радостные вести: подобрал трех надежных людей. Это стрелочник станции Пустошка Андрей Портнов, счетовод Антонина Анисимова и Афанасий Зенченко из деревин Алоль, что стоит на шоссе.

— Это будет ваша подгруппа, Яков Трофимович,— говорю Литвинову, — и за нее отвечаете своей жизнью. И еще одно условие: они не знают меня, я — их! Они не должны знать и друг друга. Каждый знает только вас. Строжайшая конспирация — это главное.

Литвинов сообщил важные сведения: сколько воинских эшелонов прошло за неделю, сколько из них с вой силой, сколько с техникой. Принес он и печальное сообщение. На днях на парашюте была сброшена радистка. Немцы ее обнаружили и под дулом пистолета заставили связаться с теми, кто ее послал.

Я срочно передал по рации это сообщение нашим.

Донесения, которые передавали мин Нина Короткова из Идрицы и Андрей Портнов из Пустошки, я сопостовлял. Эти сведения всегда были тождественными.

Мне не давало покоя сообщение Тоси Руделевой о что я на подозрении у волостного старшины Павлова. Как от этого избавиться? Нужно было что-нибудь придумать.

Из разговоров мне стало известно, что Литвинов до войны близко знал Павлова, чуть ли не дружил с ним. Я попросил Литвинова при удобном случае съездить к Павлову и попытаться снять с меня подозрения.

Оказалось, что Литвинову с Павловым встретиться совсем не сложно: тот часто бывает у своего тестя в Ильичине.

При разговоре с Павловым Литвинов обрисовал меня как человека, пострадавшего от большевиков, ненавидящего их. Литвинов пообещал Павлову товару, из которого я сошью ему сапоги.

Но и это не помогло. Слежка за мной не прекращалась. Мало того, Литвинов как-то сказал мне, что и на него обратили внимание. Стали допытываться, почему, мол, зачастил в Идрицкий район.

— Да, дело неладное. Придется заменить тебя другим связным, да и поскорее. Хорошо бы для этого дела найти женщину, и немолодую, — сказал я.

— А моя супруга не подойдет? — предложил Литвинов. — Ведь у нее здесь, в Алыпанике, живут отец и мать.

Я дал согласие.

И вот приехал новый связной Пустошкинской подгруппы — Надежда Андреевна Литвинова. Это была женщина средних лет, по всему видно, человек серьезный, обстоятельный. Она привезла ценные сведения. Среди них было точное указание, где находится склад с горючим.

Разобравшись с донесением, я стал расспрашивать связную, как она добралась, ведь путь не близкий —от Пустошки до Альшаника двадцать пять километров.

— На контрольно-пропускных пунктах в Ильичине и Лукьянове обыскивали, но донесения у меня были спрятаны под подметками. Правда, изрядно поволновалась, пока обыскивали.

Я, между прочим, заметил ей:

- Надежда Андреевна, вы же рискуете жизнью!

Она спокойно ответила:

— Я знала, на что шла.

Подробно проинструктировав Надежду Андреевну, я строго наказал ей, чтобы она была осторожной и больше ко мне не заходила, а сведения передавала через Сковороду.

Наша подпольная разведывательная группа начала работать по-настоящему. Сведений было много, среди них немало ценных. Они представляли немалый интерес для нашего командования. Я подготовил большую радиограмму. Во время передачи радистку охраняли Сковорода и Мариненок.

На следующее утро мы услыхали гул наших самолетов, а потом взрывы бомб одновременно в Пустошке и в Идрице. Люди выбежали на улицу, увидев наши самолеты, радостно улыбались.

Позднее связные донесли, что наши самолеты разбомбили склад с горючим и два зенитных орудия. Удачно были сброшены бомбы на штаб гестапо в Пустошке, взорван бензосклад в Забелье. Это было 13 июля 1942 года.

Прошло немного времени, и связная приносит срочное сообщение: по шоссе Ленинград — Киев непрерыв¬но идет переброска вражеских войск с Украины под Ленинград. И снова работает наша рация, и снова взрывы бомб. От Невеля до Пустошки, от Пустошки до Опочки наши соколы бомбили дорогу в течение двух дней. И вот результат: пятьдесят автомашин с гитлеровцами не дошли до места назначения. На шоссе и обочинах валялись трупы, искореженные машины. Движение по шоссе было временно приостановлено.

Нужно было рассредоточить членов Идрицкой подгруппы. На каждом важном для нас объекте я решил оставить по одному человеку. Девушки исполнили мой наказ — рассредоточились, Нина Короткова работала на железнодорожной станции, Шура Короткова — переводчицей в комендатуре, Таня Маринонок — в хозяйственной части комендатуры. Шура Калина — писарем у старшины Павлова, Тося Руделева в больнице, Надя Петрова и Оля Скворцова в воинских частях. Так что у нас глаза и уши были именно в тех местах, которые нас интересовали.

Все шло хорошо, но тут случилась беда: Тося сообщили, что Надя заболела тифом и ее положили в тифозный барак. Это нас очень встревожило. Ведь в бреду девушка могла раскрыть нашу тайну.

Я посоветовал Тосе быть возле Нади, пока та находится в бессознательном состоянии. Тося была самоотверженной, смелой девушкой. Несмотря на трудности, она стала ухаживать за Надей. А когда Надюша пошла на поправку, Тося, отрывая от себя, приносила ей все, что могла достать из продуктов.

Были случаи, когда немецкие врачи отравляли многих тифозных больных. Мы этого очень опасались. Поэтому Тося старалась не оставлять подолгу Надю одну.

Прошел месяц, и все самое трудное осталось позади, Тося привела Надю домой. Все девушки с теплотой и заботой отнеслись к Наде, делились с ней своими скудными пайками.

Вместо Нади связной временно стала Тося. При очередной нашей встрече она сказала мне:

— Ваша хозяйка, Иван Давидович, рассказывала своей сватье, что вы не беженец, а человек, присланный от красных. Будьте поосторожнее.

Я решил серьезно поговорить с Варварой Федоровной.

— Вы часто бываете у Андрея Савельевича, а о чем говорите с его женой? — спросил я ее довольно резко. — Прошу говорить только правду.

Варвара Федоровна смутилась, покраснела и ответила:

— Ну что ж, коли так, расскажу правду. Был у нас с ней разговор о вас. Я высказала свое сомнение, что

не простой беженец и сапожник, а занимаетесь совсем другим делом...

— За кого же вы меня принимаете?

— Не тот вы человек, за которого себя выдаете. Вы присланы сюда Советской властью.

— Чем же вы можете это подтвердить? — спрашиваю.          

А она отвечает:

— Вы что» меня за дуру считаете? Стирала ваше белье, вижу — новое солдатское, а на кальсонах выше колен подтеки красноватые. Видно, в болоте где-то сидели. И еще приметила: к вам люди ходят, и вы с ними уж больно долго занимаетесь.

— Об этом вы и говорили со своей сватьей?

— Это и говорила, что и вам сейчас говорю, — спокойно отвечает хозяйка.

Меня взбесило, встаю со своего сапожного стула раздраженный, злой.

— Больше обо мне нигде ни слова! Слышите? Вы можете так разболтать и другим кумушкам и сватьям. Приказываю вам не болтать, — тут я для вида достаю свой пистолет, — а не то пулю получите.

Надо сказать, что моя хозяйка не испугалась, с иронией спросила:

— И даже убить можете?

Я тогда долго с ней говорил, убеждал, что если из- за нее погибну, то и она не уцелеет. Варвара Федоровна обещала молчать.

Мать Нади сообщила, что к ней пришла дочь и хочет меня видеть. Надя после тяжелой болезни выглядела очень бледной, одни кости да кожа. При встрече у нас обеих на глазах появились непрошеные слезы.

Надя сообщила ценные сведения. В Идрице появились новые цели, а на разъезде Заваруйка, около военного городка, расположен большой бензосклад. А главное, стало известно, что из Кенигсберга прибыли разведчики из предателей, которых будут засылать в наш советский тыл. Их сбросят на парашютах в районах Великих Лук, Невеля и Усвят. Все это Наде передал® Шура Короткова.

Я восхищался этими замечательными девчатами. Каждый день они ходили по краю пропасти. Верные дочери Родины, рискуя жизнью, добывали ценные сведения, которые были так нужны нашей армии.

Однажды девушки доложили, что они встретились с арестованной Верой Пышковой, разведчицей из другой группы, которую немцы пытают. Лицо у нее было разбито в кровь. По всему было видно, что Вера их узнала.

— Что теперь делать? — спрашивали они.

Я ответил:

— Положение очень серьезное, но я знаю Веру Пышкову и уверен, что она никого не выдаст. Девушка стойкая. Ну а вы будьте начеку. В случае опасности Шура Короткова даст вам знать.

Я оказался прав: Вера не выдала никого.

По данным, которые мы передали в штаб фронта, наши самолеты бомбили военные объекты в Идрице, склад с боеприпасами, бензосклад и склад с горючим в Заваруйке.

Стоял холодный сентябрь. Осины в лесу шумели по¬золотой, кругом — ковер жухлой травы. Я на телеге еду в Идрицу. В голове тревожные мысли. Может, этот осенний лес я вижу в последний раз?! Со мной рядом сидит староста Петр Зуев. Ему поручено доставить меня в идрицкую полицию. В повестке сказано: «Косенкову И. Д. 7 сентября 1942 года явиться к 10 часам утра в идрицкую полицию по делу № 163. Секретарь полиции Коробков».

«Да, плохи твои дела, Иван», — говорю себе.

Скрипят колеса, фыркает ленивая сивая кляча. Голова полна тревожных дум, но главная мысль о выдержке. Нужно держаться! На память приходят советы опытных разведчиков: «В любой обстановке трезво оценивайте положение, ни одного необдуманного шага».

Когда я получил повестку с вызовом в полицию, передо мной встал вопрос: ехать или скрыться? Посоветовался с Беляшовым и Сковородой, и оба высказали единое мнение:

— Если бы что опасное — схватили бы тут же.

Беляшов меня снабдил справкой о том, что беженец сапожник И. Д. Косенков одержим эпилепсией... Он тоже решил поехать в Идрицу, чтобы при необходима

оказать мне помощь.

Меня допрашивал следователь Григорьев, высокий, суровый. Мне бросился в глаза его жирный подбородок

Смотрю на него и думаю: «У, сволочь, как ты разжирел, предатель!»

— Говорите только правду, иначе отправлю в полевую комендатуру. А там или пуля, или веревка, — он вынимает из кобуры пистолет и кладет на стол, рядом с наручниками. Потом закуривает сигарету, пускает густые клубы сизого дыма и бьет в упор жесткими словами:

— Я располагаю точными данными о том, что вы заброшены к нам самолетом. Стараюсь отвечать как можно спокойнее;

— Таких данных не может быть, господин следователь! Какой из меня парашютист, если я человек больной и преклонного возраста. Тут какая-нибудь ошибка. Вот посмотрите мой паспорт, прописку немецких властей. Но он не стал ничего смотреть, как бешеный подскочил ко мне и ударил два раза кулаком в лицо. Я мешком свалился на пол, закрыл лицо руками. Он стал пинать меня ногами под ребра, в живот. Схватил пистолет и направил на меня. — Вставай, сволочь, застрелю! Собравшись с силами, сажусь на стул. Тут в комнату входит писарь от бургомистра Либека и передает следователю записку.

 — Ладно, — говорит тот, обращаясь к писарю, — я прикажу полицейскому отвести его на комиссию. — Давайте я отведу, мне по пути, — отвечает писарь. Размазывая кровь по лицу и по бороде рукавом пиджака, иду за писарем и думаю: «Зачем меня на комиссию? Видимо, это Беляшов через Либека и Тосю Руделеву организовал вызов на комиссию». Вхожу в большой и светлый кабинет. За столом два немецких врача в чине полковника и два врача русских — из военнопленных. Велели раздеться. Все по очереди выслушивают, заставили несколько раз присесть. Седоволосый полковник делает заключение:

— Эпилептика с плохим сердцем сделали парашютистом, а настоящего шпиона-парашютиста прячут где-то. Получаю справку, удостоверяющую, что у меня больное сердце и я действительно страдаю эпилепсией. Это уже настоящий документ, весомый. Писарь приводит меня к следователю. Прочитав переданную писарем бумагу, следователь, не глядя на меня, буркнул: — Можете идти. Вы свободны.

«Вот свинья, — думаю, — не извинился, предатель!» Я кланяюсь и смиренно выхожу. Страшно хочется пить. Неплохо бы помыть лицо и руки холодной водичкой. У родственника Беляшова я застаю самого фельдшера и Тосю Руделеву. Они рады моему приходу, улыбаются. У меня из носа сочится кровь, а под глазами огромные синяки. Тося сделала перевязку, приговаривая: — Вот как разукрасил предатель Григорьев. А могло быть и хуже. Это мы вас, Иван Давидович, на комиссию отправили. — Значит, дорогие товарищи, спасли вы своего командира. Видимо, делу No 163 конец? — спрашиваю я.

— А черт его знает! — смеется довольный фельдшер. — Только помните, у Козьмы Пруткова есть загадка: где начало того конца, которым оканчивается начало? Поживем — увидим...

Со старостой Петром Зуевым мы жили рядом. Иногда по-соседски перекидывались фразами. Как-то он сказал мне, что Павлов снял с меня все подозрения. Но я этому не поверил, так как знал, что Павлов — хитрая, продажная бестия. У него был нюх, а Петру Зуеву Павлов, видимо, поручил за мной следить. Примерно через неделю после вызова в Идрицу старшина Павлов вместе с начальником полиции Пузыней и старостой Зуевым зашли ко мне «в гости». Самогонка на всякий случай у меня всегда была, и Варвара Федоровна не замедлила накрыть стол. Выставила три бутыли, соленые огурцы, грибы. Раскрасневшийся от самогонки Павлов, обращаясь ко мне, сказал: — Сейчас идет мобилизация населения для рытья окопов под Псковом. Я не могу вас держать здесь на правах кустаря. Вы бессемейный беженец, вот и придется вам отправиться на работу. А то все говорят, что, мол, хилых и плохих отправляете, а этого здоровенного мужчину не трогаете. Хозяйка приносит жареную рыбу и яичницу, разговор на время прерывается. Я угощаю «дорогих гостей, не отвечая на речь старшины. Выпили еще по одной. И тут я, пригорюнившись, спрашиваю Павлова:

— Как же теперь быть? Я больной человек — эпилептик, да и сердце балует здорово. На верную гибель пойду.

Тот смеется, уплетая рыбу:

— А вы выходите куда-нибудь в примаки, в зятья.

— Да вот вам и невеста! — подхватывает Пузыня, указывая на Варвару Федоровну. — Сейчас числитесь батраком, а поженитесь — будете хозяином. Таких не посылаем...

— Вот задачу дали, — говорю им, — старику и жениться! Будет ли толк?

— Будет, будет. Только не теряйся, — говорит Пузыня посмеиваясь.

На размышления прошу у них день-два. Уезжали «гости» уже ночью, сытые, пьяные, хваля самогон. Смотрел я на них, а у самого на сердце кипело. Так омерзительны были эти предатели.

Выходец из кулацкой семьи, Павлов получил образование агронома, пробрался в партию. В начале Отечественной войны состоял в истребительном батальоне. Ему было дано задание спрятать в лесу для партизан оружие, боеприпасы и продукты. Спрятал, но как толь¬ко враг оккупировал Идрицкий район, Павлов не ушел в партизанский отряд, а первым явился в немецкую комендатуру и указал место, где лежало оружие и продовольствие. За этот первый акт предательства иуда получил должность старшины Озерищенской волости.

Мне очень важно было завоевать расположение и войти в доверие этого выродка. Несколько дней я ему сено в деревне Ильичино. Четыре раза побывал в гостях у Павлова в Идрнце.

Я частенько заходил домой и к начальнику полиции Пузыне, и он у меня бывал, Пузыня показывал свою фотокарточку. Он был смят в форме танкиста, когда служил в Красной Армии. Пузыня жил в Емельянцеве с матерыо, сестрой и братом. Был он весьма болтлив. Выпьет — и ну рассказывать всякие новости. Рассказал, как полицейские создали лжепартизанский отряд, и он был в этом отряде. Они грабили жителей деревни Долосцы, которую потом сожгли.

Поведал мне Пузыня и о том, как в Максютинской волости пригнали немцы русских людей, которые под надзором полиции копают окопы.

— А зачем там окопы, фронта там нет?

Пузыня разъяснил мне, что строят укрепление, которое называют «Восточным валом». Он идет от Нарвы через Псков, Опочку, Идрицу до самого Полоцка.

Гневался Пузыня на партизан, которые под руководством Никоненка напали на охрану с двух сторон. Семеро немецких солдат погибло, а также пятеро полицаев.

— Ну мы и бежали, а вокруг нас пули свистят. Я для облегчения сбросил пальто, а бежавши по лесу, шапку потерял. Пальто-то было хорошее. Немцы подарили за мою отвагу, — рассказывал Пузыня.

Варвара Федоровна не раз предупреждала меня, что нужно быть поосторожней с предателями.

Жена Зуева как-то разоткровенничалась перед моей хозяйкой:

—   Надысь ночью партизаны приходили к нам, хотели, видно, моего уничтожить, да он успел скрыться. А почему твоего квартиранта не трогают?

— А что он плохого сделал? — ответила Варвара.

— Мой-то теперь с учителем Кузьмой Шепелиным в бане ночуют, если хочешь, пусть и твой старик туда приходит...

Мне пришлось почти неделю ночевать с ними в этой бане. Ничего не поделаешь, нужно было маскироваться.

Узнав от старшины Павлова, что он собирается по¬слать меня под Псков, я решил срочно связаться с начальством. Запрашиваю разведотдел: «Кто меня может заменить? Посылают на оборонительные сооружения под Псков. Есть возможность остаться, если зарегистрирую с кем-либо брак...»

В ответ радиограмма: «Регистрируйтесь...»

Вызываю Степана Петровича Беляшова, рассказываю ему обо всем, прошу быть сватом.

— Ну, ты не ошибся. В этом деле я спец: уговорим невесту, — ответил он мне.

Но разговор с Варварой Федоровной был затяжной.

— У него же семья, и я немолодая, у меня у самой дети взрослые. Узнают, что скажут? Старуха, скажут, с ума сошла, за третьего вышла. 

Но сват усердствовал:

— Вы, кажется, знаете, кто такой ваш нареченный? Не будем уточнять. Не хотите быть женой — не надо. Надо лишь поехать в Идрицу и в управе зарегистрировать брак. Ему необходима бумага. Свадьбу, конечно сыграем для вида, для порядка. Вы ведь советская женщина, дети ваши коммунисты. Так помогите для нашего общего дела.

Вот так состоялась эта «свадьба» — по приказу начальства и по совету полиции. На следующий день серый мерин увозил «новобрачных» и свата в Идрицу, Спектакль был разыгран. Так из батрака я превратился в хозяина.

5

В декабре 1942 года батареи для рации у нас были на исходе, мы не могли регулярно пользоваться радиопередатчиком, а разведданных поступало много. Я запросил штаб о доставке радиопитания самолетом, как это было ранее предусмотрено планом. Сообщил ориентиры для выброски — левый берег реки Великой, у проселочной дороги Коханово — Мутцы. Сигнал — четыре расположенных крестообразно костра. Время — двадцать три часа. Вскоре получил ответ: «В это место прибудет с батареями, перейдя линию фронта, лейтенант Конкин. Встречайте. Пароль — установленный ранее».

Для встречи лейтенанта выслал Алексея Сковороду. Он ходил, но никого не встретил. Потом ходил Беляшов, и также безрезультатно. Впоследствии выяснилось, что лейтенант был убит при переходе через линию фронта.

С каждым днем сведений накапливалось все больше, а передавать мы могли все меньше.

Однажды приехал ко мне Литвинов с важными сведениями, я пожаловался ему на нашу беду.

— Поручим-ка, Иван Давидович, стрелочнику Порт нову это дело. Как-нибудь достанет у оккупантов радиопитание, — предложил Яков Трофимович. Я согласился.

Это задание стрелочник выполнил, но нужно доставить батареи из Пустошки в Альшаник. С таким грузом невозможно пройти двадцать пять километров незамеченным. К тому же дорога шла через деревни Лукьяново и Ильнчино, где были немецкие гарнизоны.

Это трудное задание поручили жене Литвинова Надежде Андреевне. У нее в Альшанике жили родители, ей удалось получить в комендатуре пропуск. Ехать нужно было днем, ибо всякое ночное движение на дорогах расценивалось как партизанское действие, и немцы стреляли без предупреждения.

Запрягла Надежда Андреевна лошадь и заехала за сеном к дому Портнова. Портнов на глазах у фашистов вынес из сарая охапку сена и положил на сани. В этом сене находились батареи.

Так радиопитание было доставлено к Сковороде. Ночью он перенес батареи в школу. Рация снова заработала.

— Где достали питание? — это был первый вопрос с Большой земли. Объяснил, что это дело рук Портнова.

Яков Трофимович, еще до войны знавший Портнова, теперь по-настоящему сдружился с ним. Его частые встречи в доме Андрея вызывали подозрения у его жены Анны.

— Что это он к тебе зачастил? — спрашивала она. Однажды, передавая ценные сведения о прошедших

в сторону фронта воинских эшелонах, Андрей сказал Литвинову:

— Не вижу я своей работы — сведения даю, а налетов мало. Вот Идрицу крепко бомбят, а к нам, в Пустошку, мало летают. Чем я помогаю нашим? Глазами да ушами! Руки тянутся к большому делу. Да вот что придумаешь, ведь по пятам ходят. Теперь к каждому стрелочнику по надзирателю приставили.

Беседовали долго. Яков Трофимович сказал, что не мешало бы создать пробку на станции, остановить движение поездов.

— Об этом поговорю с командиром, — пообещал Портнову Литвинов.

Это было в конце февраля 1943 года. Предложение было заманчивым, но в задачу нашей разведгруппы не входили диверсионные действия. Тогда наше начальство согласия на организацию крушения поездов силами разведгруппы не дало.

Позднее, когда линия фронта подошла к Новосокольникам, такое задание было дано Портнову.

Постепенно план организации диверсии начал созревать. Оккупанты ввели в систему прием поездов на станции при помощи проводников. Проводниками Посылали стрелочников, которых сопровождали немецкие солдаты. Но в то время, когда стояли на редкость холодные ночи, гитлеровцы чаще всего не выходили из дежурки, боясь холода. Этим и решил воспользоваться

Андрей Семенович.

В одну из темных и холодных ноябрьских ночей Портнов находился в будке второго поста. Позвонил дежурный по станции и приказал встретить и проводить два поезда, идущих со стороны Себежа.

"Оба к фронту. Надо действовать!» — решил Портнов. Он вышел из будки, постоял, пока глаза не привыкли к темноте, и быстро зашагал к семафору. Первый эшелон уже пришел. «Ладно, — подумал он, — пусть дождется второго».

Портнов обошел состав. Сигналов на последнем вагоне не было. «Значит, машинист второго эшелона будет ориентироваться только по свету моего фонаря». Он прикрыл фонарь полой ватника.

Вот уж слышен шум поезда, идущего на полной скорости. Он все ближе и ближе, а стрелочник не подает светового сигнала.

...Вздыбились и полетели под откос вагоны. Всю ночь и следующий день гитлеровцы вывозили трупы и раненых. Движение на прифронтовом участке поездов было приостановлено.

После диверсии Портнов еще три дня выходил на дежурство. 4 ноября его арестовали.

Надо сказать, что Портнова можно было спасти. Была договоренность — после диверсии скрыться. Портнов ждал сигнала. Но Литвинов ушел с семьей, а Портнову ничего не сообщил.

Обо всем этом, а также о трагической судьбе Портнова и его близких позднее рассказывала задержанная вместе с Портновым член нашей группы Анисимова:

— Нас везли в автобусе по направлению к Опочке, Портнов и еще один, незнакомый мне, товарищ, окровавленные, лежали на полу. Когда в Алоле автобус остановился, было уже темно. Четыре полицейских вынесли Андрея и его товарища. Тут же, неподалеку от дороги патриоты были расстреляны. 11 ноября 1957 года Президиум Верховного Совета СССР и проявленное мужество и отвагу в борьбе против немецко-фашистких оккупантов в годы Великой Отечественной войны посмертно наградил Андрея Семеновича Портнова орденом Отечественной войны первой степени.

Фашисты решили уничтожить всю семью Портновых. Такое указание получил начальник пустошкинской полиции Заремба.

Начали искать жену Андрея Портнова. Анна скрывалась в деревне Деменино, у сестры погибшего мужа. Отряд, возглавляемый Зарембой, ночью 18 января 1944 года, выломав двери, ворвался в дом, где ночевала Анна. Осветив кухню фонариком, Заремба увидел прижавшуюся к печке Анну.

— Вот она! Попалась, сволочь! — он выхватил пистолет, но Анна забежала за печь.

Немецкий жандарм выстрелил из винтовки. Анна забилась дальше за печку, но фашист стрелял еще и еще. Разрывная пуля раздробила ей левую руку. Женщина рухнула на пол.

— Одна готова. Тут еще должна быть Прасковья, сестра Портнова, — сказал местный полицай...

Фиктивный брак сделал свое дело. Местные власти и жители Альшаника стали по-настоящему считать меня хозяином дома. Нас с Варварой Федоровной часто приглашали в гости.

7 января в нашей деревне отмечалось рождество. У соседей был праздник, пригласили и нас с Варварой. Она пошла, а я отказался. Думал, что все в порядке, но подкатывает к дому на лошади Федор Пузыня, с которым мы «подружились», и умоляет ради бога подать с ним.

— Это как же получается, жена будет гулять, а ты, муж, скучать будешь? Религиозный человек, а бога пославить не хочешь.

Пришлось идти.

Большая хата была заполнена гостями. В углу иконами восседал начальник полиции Иван Пузыня, рядом с ним — несколько полицаев и три немца.  «На нашей земле гремит война, льется кровь, гибнут люди, а тут льется вино, столы ломятся от закусок — гады веселятся!» — думал я, глядя на ненавистные лица.

Ссылаясь на больное сердце, я выпил только рюмочку. Сыграл по просьбе хозяина на гармошке, а в полночь, сославшись на недомогание, ушел домой.

В час ночи должны прийти связные: сегодня по графику день радиопередачи. Прилег на койку, жду условного стука в окошко. Нервы напряжены до предела. И вот — стук-стук! Впустил связного в избу, потом полезли с ним в подпол второй хаты, которая стоит во дворе. При свете электрического фонарика просмотрел разведданные, составил радиограмму. В ней указывалось, что на Романовой горе установлено пять дальнобойных орудий, строятся укрепления. Когда я составил радиограмму, связной Василий Мариненок отправился с ней в школу к нашей радистке.

На следующую ночь ко мне явились сразу трое связных — Василий Мариненок, Надя Петрова и Тося Руделева, хотя такое было категорически запрещено.

— Что случилось? — с трудом сдерживая волнение, спросил я.

— Товарищ командир, что нам делать? Мы, видимо, раскрыты...

Ничего толком они рассказать не могли. Слухи ходят об арестах, о провале... Я приказал им не поддаваться панике, возвращаться обратно, но быть начеку.

Рано утром в Идрицу направился Степан Петрович Беляшов, чтобы через бургомистра Либека узнать, что случилось. К вечеру он возвратился. Оказалось, партизанская разведка натолкнулась на отряд гитле¬ровцев. В бою ими был захвачен один раненый партизан, совсем молоденький паренек. Под пыткой он выдал всех, кто работал на партизан в военном городке. Двенадцать человек были схвачены. Некоторых из мы знали: переводчиков супругов Игнатовичей, зубного врача, заведующего мельницами.        

Наша группа осталась в тени. Мы продолжали с работу. Я внимательно изучил характер каждой из  своих помощниц, девушек, о которыми я был заслан в тыл врага. Три человека три разных характера, Тося Руделева была самой смелой, предприимчивой, находчивой. Она умела находить выход на любого опасного положения, Надя Петрова — очень осторожная, она тщательно обдумывала каждый свой шаг, В иных случаях эту осторожность я принимал за трусость, но это было не так. Радистка — необщительная, очень замкнутая и, прямо скажу, робкая.

Постоянное хождение по краю пропасти, боязнь быть разоблаченным, беспрестанные аресты и расстрелы советских людей, конечно, взвинчивали нервы у каждого из нас. Но все это особенно влияло на людей такого склада, как наша радистка.

Тося и Надя и еще три девушки, как я уже упоминал, жили в одном доме. К девушкам нет-нет да заглядывали немецкие офицеры, любители потанцевать. Это разведчицам было на руку: нередко здесь добывались различные нужные нам сведения. Когда немцы вселили семью полицая, трое из девушек покинули дом. Остались там только Тося да Надя. Они заметили, что полицай и его жена старательно подслушивают их разговоры. Работать в таких условиях было трудно.

Однажды Надя увидела, что к их дому идут пять вооруженных полицаев и немец из полевой жандармерии. Недолго думая, она незаметно вышла из дома и прямым путем направилась в Коханово, к отцу. А ночью в Альшаник пришел ее отец Яков Макарович Мариненок.

— Срочно идите к нам, — говорит он мне, — случилось несчастье!

Мы отправились с ним в Коханово. Дорогой Яков Макарович начал упрекать меня: зачем я привел его дочь в родные края? Зачем меня вообще черти сюда принесли? Ведь так можно попасть на виселицу самому и загубить Надю.

— Под видом беженца со своей длинной бородой ты здесь долго не проживешь. Немцы не такие уж дураки...

— Если вы не выдадите нас, то будем целы, — ответил я ему.

— Так, по-вашему, выходит, что я предам свою Дочь?

Не стоило, конечно, читать мораль старому человеку, которого очень тревожила судьба любимой дочери. Я лишь сказал Якову Макаровичу, что каждый честный человек должен внести свой вклад в борьбу нашего народа с фашизмом.

Надя очень взволнованно рассказала все, что знала. Она предполагала, что Тося уже схвачена. Я решил сейчас же идти на хутор Будворицкий, к Беляшову.

Пришел к Степану Петровичу в два часа ночи, по просил его утром рано съездить в Идрицу к Тосе и все как следует разузнать.

Беляшов встретился с Тосей. Она рассказала, что полицаи и немец-жандарм действительно шли с обыском. Но сосед полицай сказал им, что девушки подозрений не вызывают. Полицаи тут же ушли. Тося передала, что приходили из части и спрашивали, почему Надя не вышла на работу.

— Еще был я у бургомистра Либека, — рассказывал мне Беляшов, — так тот все сетовал, что советская авиация бомбила военный городок, взлетел на воздух склад боеприпасов. Был убит немецкий полковник.

Вечером я был у Нади, рассказал, что произошло после ее ухода. Она сначала не поверила мне. Но когда я ей передал записку от Тоси, просияла...

Однажды у нас произошел смешной и досадный случай, который мог окончиться провалом. Степан Петрович Беляшов, наслушавшись по деревням разных разговоров об успешном продвижении немецких войск, попросил у меня разрешения послушать по радио сводку Совинформбюро. Я дал согласие. Рация, как и прежде, находилась на чердаке школы. Чтобы до нее добраться, надо было перелезть через два карниза. Тучный Беляшов с трудом преодолел препятствия. Послушав сводку, он возвращался обратно застрял в дыре.     

Наблюдавшая за большаком радистка увидела, что едет отряд конников-полицаев. Она бросилась на помощь Беляшову и еле-еле втащила его снова на чердак.

Беляшов сказал мне:       

— Сводка хорошая: наши освободили Погорелое Городище и Зубцов. Но больше я туда не полезу...

Частые и точные налеты нашей авиации на отдаленные от фронта коммуникации заставили гитлеровцев надежнее маскировать движение поездов и автоколонн. Днем шли только санитарные поезда. Воинские части по железной дороге и шоссе передвигались ночью. Но это, как говорится, была палка о двух концах. Если темные ночи укрывали поезда и автоколонны от нашей авиации, то для партизан эти ночи были надежным союзником. Война на рельсах и проселочных дорогах продолжалась. Летели под откосы эшелоны, взрывались цистерны с горючим, гранаты и ми¬ны поражали автомашины с живой силой противника.

Немцы стали тщательно скрывать признаки, по которым можно было определять название части, род оружия, адрес следования.

Раньше легко было определить название части по надписям на вагонах, теперь они были стерты или замазаны. Исчезли с бортов боевой техники условные изображения котов, петухов, медведей, пантер и других зверей. Узнавать номера частей стало совершенно невозможно. Как быть? Мы запросили по рации штаб фронта. Нам дали указание получать нужные сведения через немецких военнослужащих, что было очень сложно и рискованно. Когда я держал совет с Тосей и Надей, они, пожимая плечами, сказали, что это прямой путь в петлю.

Решил переговорить с Литвиновым. Его дочь Еликанида очень хорошо знала немецкий язык. По нашему заданию она поступила в кожевенную мастерскую. Сюда часто приходили немецкие офицеры, чтобы сделать заказ, примерить сапоги. Литвинова внимательно прислушивалась к их разговорам. Она встречалась с немецкими служащими на танцах. Ей приглянулся солдат-телефонист по имени Вальтер. Он оказался для нас очень дорогим и нужным человеком, мы были просто восхищены им. Его сведения о дислокации и передвижении частей с указанием их наименования всегда были точны.

28 сентября 1942 года Вальтер по делам службы был на станции Маево. В двух километрах от желез ной дороги на его глазах в лапы гитлеровцев попала наша парашютистка. Вальтеру удалось узнать ее фамилию и имя. По цепочке связи мне донесли об этом.

А я, в свою очередь, передал по рации своему начальству о провале.

Однажды гестапо подослало в кожевенную мастерскую своего шпиона по фамилии Васин. Об этом узнал Вальтер и предупредил Еликаниду.

Мы верили Вальтеру, на это у нас были все основания. По всему было видно, что это настоящий антифашист, смело выполняющий свой интернациональный долг. Но он ничего не рассказывал о себе даже Еликаниде, которую любил. Эта осторожность была, конечно, не лишней: гестапо не дремало.      

Очень ценную услугу этот человек оказал нам в январе 1943 года. Красная Армия освободила Великие Луки. Чтобы предотвратить дальнейшее наступление советских войск, немцы у Невеля и Опочки готовили любимый в их тактике «котел». Сюда были срочно переброшены четыре дивизии. Прибыли две дивизии и в Идрицу. Все эти войска были -переброшены из Франции и Крыма.

Под Идрицей на широкой полосе был создан укрепрайон. На десятки километров от Рубежников до Лужков и от Лужков до Идрицы протянулись минные поля. Все эти данные с берегов реки Великой поступали в штаб Калининского фронта.

Если бы наша армия после Великих Лук двинулась вдоль линии железной дороги, между Невелем и Опочкой, то наверняка бы попала в клещи, подготовленные немцами. Но этого не случилось, замысел немцев был разгадан. Я не берусь судить, какую роль в этом сыграло сообщение Вальтера.

Мы узнали номера дислоцированных частей и Фамилии командиров. В лютый мороз под предлогом навестить заболевших родителей Надежда Андреевна доставила мне эти данные, последние данные, полученные от Вальтера.

В один из дней на исходе февраля войсковую часть, в которой служил Вальтер, неожиданно перебросили из Пустошки в другое место. Это было так что он не успел даже попрощаться с Еликанидой. Больше мы о нем ничего не слышали. Подарки, которые остались у Еликаниды от немецкого друга – фотоаппарат и фотокарточка, — можно увидеть в Псковском историко-художественном музее.

В конце февраля 1943 года я получил радиограмму: «Срочно выясните состояние трех гарнизонов, находящихся недалеко от вас: один  близ разъезда Нащокино, второй  Сутоки, третий  Поддубно. Выявите: сколько в каждом гарнизоне войск, какого рода, вооружение и укрепление. Доложить как можно скорее. Желательно, чтобы вы послали в разведку человека, хорошо знающего военное дело». Вызываю Беляшова и говорю ему: — Для тебя есть особое задание. Нужно достать данные о количестве войск, вооружении и укреплениях в гарнизонах, расположенных у разъезда Нащекино, в деревнях Савкино, Исаково, Могильно, в Сутоках и в Поддубном. На все это даю тебе неделю. Под видом посещения больных объезди эти населенные пункты. Немецкие документы на это у тебя есть.

Задание Степаном Петровичем было выполнено в срок. Через неделю после передачи нашей радиограммы в штаб фронта нащекинский гарнизон был разгромлен тремя бригадами калининских партизан.

Активно помогал нашей разведывательной группе комсомолец Михаил Концевенко. По заданию штаба фронта он был отправлен тайно служить в идрицкую полицию. Находясь в логове врага, комсомолец давал сведения о разведчиках, которых немцы засылали в тыл Советской Армии.

Концевенко был схвачен гестапо и вместе с другими советскими патриотами направлен в Псков.

Михаил в совершенстве владел немецким языком. Однажды он услышал разговор между немцами, из которого понял, что наутро всю группу расстреляют. Пленники решили убить часового и бежать. Так было и сделано.

Концевенко почти добрался до Ленинградского фронта, но немцы его схватили и отправили опять в  Псков. По дороге туда он на полном ходу выбросился из окна поезда. 

Прибыв ко мне в деревню Алыпаник, Михаил попросил, чтобы я его направил в партизанский отряд.

Концевенко был храбрым партизаном. Но в деревне Будворица его выдала сестра начальника полиции Пузыни.         

Михаил был схвачен, его пытали, но он никого не выдал. Тогда немцы расстреляли его.

Успех выполнения заданий нашей группой во многом зависел от оперативной работы радистки. Не передаст вовремя ценные разведданные, пропадет весь эффект поиска, результаты очень опасного труда многих людей. Рация должна была действовать бесперебойно и четко. Вот почему я довольно часто проверял работу радистки, а это ей не нравилось. При очередной проверке она с обидой сказала, что я не доверяю ей. Как мог, я постарался рассеять ее сомнения, напомнил разговор у начальника разведотдела, когда тот обязал меня проявлять заботу о радистке и остальных.

— Я — командир и обязан помогать и проверять работу каждого из членов группы, это мой долг.

Технику она знала отлично. В начале войны окончила курсы радистов в Тбилиси, имела звание старшего сержанта. В штабе фронта она понравилась мне своей непринужденностью. Но стоило попасть в тыл врага, как эта девушка неузнаваемо изменилась. Будто ее подменили. Она была чрезмерно мнительной. Ей все казалось, что за нами на каждом шагу следят.

После того эпизода в лесу, когда она не нашла рацию, которую сама же спрятала, я много беседовал с ней, внушал, что надо держать себя в руках. На время передач посылал к школе Алексея Сковороду. Он наблюдал за большаком. Если на дорогах из Ильи- чина и Будвориц появлялись подозрительные лица, Алексей предупреждал, дергая за шнур. Это было сигналом, по которому радистка прекращала передачу.

Частые налеты нашей авиации на важные объекты, безусловно, должны были вызвать у гитлеровцев мысль о существовании людей, которые указывают цели, о том, что у этих людей имеются средства радиосвязи.

Наши догадки подтвердила Тося Руделева. На одном из танцевальных вечеров немецкий летчик, ухаживавший за нею, сказал, что где-то близко работает русская радиостанция. Пеленгатор часто наталкивается на эту станцию, но не может засечь, так как она действует очень короткое время.

Мы за нею вторую неделю охотимся и все-таки поймаем, говорил Курт. — Очень много она нам вреда цриносит. Русские летчики почти каждый день бомбят, и точно по цели. Военный городок разбомблен, убито два полковника, много солдат. Черт знает, что происходит... И от партизан нет покоя...

Об этом разговоре я сообщил в разведотдел. Нам изменили время передачи: с шести часов вечера перенесли на одиннадцать.

Однажды Алексей Сковорода с тревогой рассказал мне:

— Вокруг школы сегодня ночью ходили три человека в вольной одежде. Заходили в школу напиться воды.

Стали с ним советоваться, что же предпринять. Рацию оставлять в школе нельзя. Решили попросить Беляшова взять рацию к себе. Кстати, радистка к нему часто заходит помогать по хозяйству. Беляшов согласился. Радистка по-прежнему под видом племянницы сторожа жила в школе, а на радиосеансы ходила к Беляшову.

Примерно дня через три-четыре после того, как мы перенесли рацию, в школу нагрянули жандармы. Они обыскали все здание, побывали на чердаке, заглянули под пол и, конечно, ничего не обнаружили.

После этого наша радистка стала еще осторожнее. Помню, из Идрицы поступили важные данные: в городе расположились две новые дивизии и танковый батальон, прибыла тяжелая артиллерия.

С большим трудом передали ту радиограмму. Для этого пришлось ночью нести рацию в лес за несколько километров от дома.

В это время в Идрице шла подготовка к отправке в Германию молодежи. В списки отправляемых могли попасть и мои помощницы. Степан Петрович многое сделал для того, чтобы все три девушки остались на родине. Тут помогли и справки о болезни радистки, и окорок, предложенный главному врачу отборочной комиссии. Работать стало труднее. К тому же радистка действительно заболела. Пришлось ее отправить в партизанский отряд.

Однажды (было это в июле 1943 года) переводчица Шура Короткова сказала девушкам, что завтра, а может быть, даже этой ночью должны арестовать какого-то Косенкова, проживающего в деревне Альшаник. Его подозревают в шпионаже. Трудно представить себе, что пережили, узнав эту весть, Тося и Надя. Тося сразу же предложила бежать вместе и спасать своего командира. Надя ответила, что вдвоем идти опасно- это может вызвать подозрение. Она вызвалась сам сходить в Альшаник. Ночью, в грозу и ливень, Надя босая бежала восемнадцать километров.

Среди ночи раздался условный стук в окно, я от крыл дверь и увидел Надю — взволнованную, уставшую, промокшую до последней нитки.

— Бегите! Сейчас за вами придут! — еле выговорила она.

За несколько минут я оделся, взял с собой пистолет, две гранаты и был готов в путь.

— Бежим к моему отцу, — предложила Надя. - Там я переоденусь и подамся обратно в Идрицу.

Как потом стало известно, на рассвете дом, где я жил, окружили всадники — пять немцев и девять полицаев. Они обыскали все вокруг, допросили Варвару Федоровну, но, разумеется, ничего не нашли.

Надя вернулась в Идрицу, а я ранним туманным утром пришел к Беляшову. Рассказал обо всем Степану Петровичу и попросил:

— Вот что, дорогой Петрович, запрягай-ка лошадь и поезжай в Идрицу, и я с тобой несколько километров проеду. Потом бургомистру и старшине скажешь, что сапожника по дороге сцапали партизаны.

Вскоре мы отправились в путь. Километра четыре проехали, Беляшов останавливает лошадь и шутливо приказывает:

— Ну, приятель, выбрасывайся!

Крепко пожав ему руку, я пошел к Папоротному озеру. Лето было в разгаре, туман рассеялся, из-за леса показалось солнце. После дождя весело птицы. На тихой глади воды спокойно плавали дикие утки. «Вот опять ты, Иван, как и год назад, в том же лесу, у того же озера, только теперь один. Тогда начинал дело, теперь кончаешь. Каким-то будет этот конец?» — невесело рассуждал я. 

На следующий день ко мне явился Степан Петрович.

— Все объяснил стервецам, — сказал он после первого приветствия. — Как пятеро партизан на нас напали, как я откупился бидоном самогона. А кожемяку мол, увели в лес, вскоре слышны были выстрелы. Говорю: «Царство ему небесное, господин старшина, помянем его душу. Божественный был человек». Достаю из карманов две «уцелевшие» бутылки первака и прошу помянуть деда. Вижу, Павлов не верит. Я крещусь. Присутствующий тут Либек говорит: «Я Степану Петровичу верю. Черт с ним, с кожемякой. Гестапо не достался, так партизаны ухлопали. Давайте выпьем. Кожемякой интересовалось гестапо, а наше дело другое. Наливай, Степан Петрович, еще выпьем, уж очень хорошая у тебя самогонка».

Ко мне на берег озера часто приходили друзья. Пришел как-то Василий Иванович Мариненок, сбрил мою длинную бороду, посмотрел и рассмеялся:

— Жаль, что нет одеколончика, попрыскал бы молодого жениха. — А потом сказал серьезно: — А полицай Осип Рогачев из Коханова на весь край трубит: догадался, мол, старик, смотал удочки. Быть бы ему на веревке.

Приходила ко мне и Варвара Федоровна. Расплакалась, рассказала, как к ней через три дня после моего исчезновения нагрянули начальник полиции и старшина. Сняли допрос. Все пытали: как жил старик, кто к нему ходил. Рогачев стучал кулаком по столу и грозил:

— Поймаем муженька, вместе с тобой повесим! Эх, проморгали! Интересная была птичка...

Место, где я скрывался, было изумительно красивое. Ночевал в разных местах, каждый раз уходил за четыре-пять километров от прежнего ночлега. Точ¬но в установленное время встречался со своими связными.

Однажды я все-таки побывал в Алыпанике, прятался на сеннике хлева. Ко мне пришли друзья — Беляшов и Литвинов. Они знали, что скоро я лечу на Большую землю. Яков Трофимович попросил меня написать справки, что они выполняли задания разведгруппы штаба фронта. Я написал эти справки химическим карандашом на лоскутках парашютного шелка. Сейчас эти справки Беляшову, Литвинову, Литвиновой, Сковороде и другим хранятся в Псковском музее.

Как-то раз пришел ко мне в лес Степан Петрович и рассказал очень печальную историю.

– Нежданно-негаданно нагрянули в мой дом пятеро, назвали себя партизанами из отряда Никоненка.  Требовали у жены бинты, йоду и другие лекарства. Федосья Григорьевна сказала, что у нас нет медикаментов.

«Это что же, полицейским все есть, а партизанам нет!» — заорали они и сами начали искать. Спрашивали, где я. Жена сказала, что не знает. Потом из лесу выходят еще пятеро: три немца с двумя овчарками, старшина Павлов и полицейский Рогачев. Тогда-то жена догадалась, что это за партизаны. При обыске все вверх дном перевернули.

И про вас спрашивали, Иван Давидович. Искали рацию. Грозили жене расстрелом, если она не укажет, где спрятана рация. Жена сказала, что никакого Косенкова не знает, о рации не слыхала.

После того как полицаи закончили обыск, они забрали кое-что из лекарств, мясо, хлеб, муку, поросенка, увели корову. Начальник полиции и старшина Павлов выгнали жену из дома, поставили к дереву. Ее били по лицу до крови, порвали всю одежду, затем стали стрелять из парабеллума. Пули ложились около ее головы, пробили платок.

«Стреляйте! Я ничего не знаю!» — теряя сознание, произнесла она.

"Ах ты, сволочь советская! Хочешь, чтобы тебя сразу расстреляли? — кричал жандармский комендант. — Нет, мы еще помучаем тебя, мы с тобой разделаемся в Идрице!»

Федосью Григорьевну вели полицаи Рогачев и Калина, толкали ее винтовками в бок, орали. В Нащекине остановились.

«Иди, сволочь, домой и скажи мужу, чтобы он ожидал. Будет у нас работать медиком— сказали Павлов и начальник полиции.

Жена меня встретила в деревне Черный Ручей. Я не узнал; она вся была в крови и изодранной одежде, лицо опухло. Уже темнело, когда пришли домой. Окна разбиты, полный разгром, Жена плакала. Я вымыл ей лишь забинтовал раны и уложил в постель. Ночь мы почти не спали. Еще задолго до рассвета собрали кое-что из одежды и ушли к добрым людям. Спустя день в наш дом пришли немцы и сожгли его дотла.

Вот какое у меня теперь положение, — закончил свой рассказ Степан Петрович. — Думаю пойти в партизаны. Чуть не забыл сказать, видал я командира отряда Бородулина. Он велел передать, что скоро зайдет за вами. Ему дано указание провести вас в Белоруссию. Так что будь готов, Иван Давидович!

Я ответил, что, как пионер, всегда готов.

Было видно, что беда не согнула Степана Петровича, не сломила его духа.

Пришли в последний раз ко мне и мои помощницы Надя Петрова и Тося Руделева, принесли очень много ценных сведений. Я слушал их и все наносил на карту. Посоветовал девушкам уходить: было ясно, что немецкая контрразведка напала на наш след.

Когда мы прощались, девушки заплакали. Да, немало нам пришлось вместе пережить за этот год и четыре месяца!

23 августа 1943 года Надя Петрова и Тося Руделева ушли в партизанский отряд имени Фрунзе. Вместе с Надей в партизанский отряд ушли ее родители и сестренка.

Ко мне в лес почти каждую ночь приходил Алексей Сидорович Сковорода, приносил еду и разведданные. Это был неоценимый человек. Обычно он внимательно выслушивал поручение и говорил:

— Раз надо, будет сделано.

Слова у него с делом не расходились.

Ночью, в теплый легкий дождик он проводил меня до опушки леса, где находился отряд Бородулина. Тот уже меня поджидал.

Тяжело было расставаться с Алексеем Сидоровичем, милым моему сердцу человеком. Мы тепло попрощались и пошли в разные стороны. Потом мне стало известно, что вскоре вместе со своей семьей Сковорода ушел в партизаны.

Наш переход продолжался несколько суток. Мы благополучно дошли до Россоновского партизанского края. Его северная граница подходила к Идрицкому и Себежскому районам, а западная часть — к Освее и Дриссе, с южной достигала Полоцка. Здесь врага не было. Действовали Советы, жили колхозы. Издавалась наша газета. Демонстрировались советские фильмы. Аэродром ежедневно принимал самолеты. Его не раз бомбила немецкая авиация, но немцы не могли прервать связи с Большой землей.

Самолетом я был доставлен на аэродром 3-й Ударной армии Калининского фронта. Вскоре я прибыл в Торопец, в штаб фронта, к начальнику разведотдела.

— Ну, — сказал он приветливо, — рад поздравить живого и невредимого. Оказывается, вам было полезно побывать за линией фронта — помолодели, Иван Давидович!

В августе 1944 года, после освобождения нашими войсками Идрицкого и Пустошкинского районов, я поехал туда, чтобы узнать, что сталось с моими друзьями.

Встретился с Антониной Дмитриевной Руделевой- Караванной по мужу — и Надеждой Яковлевной Петровой.

Живых и здоровых встретил Алексея Сковороду, Степана Беляшова и Якова Литвинова.

По решению Псковского облисполкома в Идрице  поставлен памятник комсомольцу Михаилу Концевенко...

Много дней и ночей мои товарищи ходили по краю пропасти, рискуя жизнью, выполняли опасные поручения. И надо заметить, взялись за это они добровольно, по зову своего сердца.

Разве они не боялись смерти? Как все люди, боялись, конечно. Но сильнее этой естественной боязни была их горячая любовь к своей земле и народу, ненависть к озверевшему врагу. Преданные сыны, в трудную для матери Родины годину они, не раздумывая, пришли ей на помощь и сделали все, что требовал их сыновний долг.

580 ДНЕЙ В ТЫЛУ ВРАГА

Двадцать шесть лет отделяют нас от тех незабываемых дней, когда советские люди поднялись на священную войну против фашистских захватчиков и ценой неимоверных усилий, ценой больших жертв завоевали великую победу.

Радостно сознавать, что эту победу над заклятым врагом ковали и мы, бойцы и командиры партизанских частей и соединений, боровшиеся в глубоком тылу гитлеровских войск.

Опасный переход, первые боевые действия

  Декабрь 1942 года. Линия фронта проходила уже где-то на западе Калининской области: Получив предметный урок под Москвой, гитлеровцы теперь не пытались вести наступательные операции на центральном направлении. Не до того им было! Советские войска громили врага под   Сталинградом, и все усилия немецкого командования были направлены на то, чтобы спасти окруженную трехсоттысячную группировку фельдмаршала Паулюса.

Как раз в это время 10-я Калининская партизанская бригада, в которой с ноября я был заместителем комиссара, а с весны 1943 года комиссаром, получила боевой приказ перейти линию фронта и закрепиться в селах бывшего Красногородского района.

 Время, отведенное на формирование, вооружение и подготовку личного состава для боевых действий в тылу гитлеровских войск, истекло. Пролетело оно незаметно. Надо выло готовиться в трудный и опасный поход.

Просто сказать: готовиться и идти в тыл противника. А делать это нелегко. Прежде всего встал вопрос: как и где перейти линию фронта? Вопрос занимал всех, но особенно он тревожил командира бригады кадрового офицера старшего лейтенанта М. А. Лебедева, уже до этого командовавшего 4-й Калининской партизанской бригадой.

Изучение местности вела армейская и наша бригадная разведка. Возглавлял ее молодой уралец коммунист А. М. Солдатов. Это был смелый и решительный человек, еще до войны не раз ходивший по заданию «за кордон». На такого разведчика можно было положиться. Солдатов и его неизменный спутник и помощник балтийский моряк Сергей Шуваев вместе с армейскими разведчиками два раза ходили в тыл врага, облазили десятки километров прифронтовой полосы. И наконец, после длительных поисков и раздумий предложили следующий вариант.

На самой передовой линии фронта простиралось большое озеро Днико. По обоим берегам его стояли деревушки Коровницы и Микулино. В них стояли крупные гарнизоны фашистов.

Само озеро было слабым, уязвимым местом в обороне противника. Разумеется, не станут же гитлеровцы держать подразделения на льду? Переходу благоприятствовало и то, что в это время наступила сильная оттепель и ледяная поверхность озера покрылась водой. Разве могли фашисты предположить, что именно теперь, в этакую ростепель, да еще по льду вздумает переходить фронт крупная партизанская часть-: И вот в ночь с 15 на 16 декабря бригада без единого выстрела вышла на берег, занятый врагом, и двинулась в направлении деревни Рудня, что в семи-восьми километрах от передовой. Там нас поджидали армейские разведчики. Они подробно ознакомили с обстановкой, рассказали, как двигаться дальше, и, тепло распрощавшись, ушли. Мы же, переночевав в Рудне, отправились дальше, в район своих основных действий. Идти пришлось долго. Путь пролегал через села и деревни, через леса и болота. В одном населенном пункте встретились с фашистами. Их было немного и после короткой перестрелки они поспешно убрались восвояси.

Около двухсот пятидесяти километром прошла бригада. И наконец 7 января мы обосновались в глухих лесных деревушках. Александровне и Кунглово.

Места здесь были удобные для обороны на случай внезапного нападения гитлеровцев. Вокруг простирались большие леса и болота. Немцы в обе деревни за ходили редко и гарнизонов здесь не держали. Только несколько полицаев из местных предателей-хуторян

наведывались иногда.

Неожиданное появление партизан удивило и обрадовало местное население. Передовая линия фронта была далеко на востоке. Оккупанты и предатели внушали крестьянам, что Красная Армия разбита и уже не может оказать сопротивление немецкой армии; немцы якобы захватили Москву, Ленинград и дни Советской власти уже сочтены.

Буквально на следующий день после нашего прихода мы провели в Александровне нашу первую операцию.

Утром партизанские сторожевые заставы задержали нескольких мужчин. Ничего не подозревая, они шли в деревню без опаски, открыто. У нас же был установлен такой порядок: всех, кто идет в деревню, — пропускать, но обратно никого не выпускать. Не выпустили и этих. На допросе выяснилось, что в Александровне назначено сборище старост и полицаев. Все тридцать три предателя попали в руки народных мстителей.

Еще через день отряд под командованием И. Н. Ветковского в короткой, но ожесточенной стычке разбил в Кунглове небольшой отряд гитлеровцев. Немцы всполошились, послали туда крупные силы. Командование бригады, в свою очередь, направило в помощь Ветков- скому два отряда, которыми командовали Рожко и Поздняков. Перед ними была поставлена задача обойти немцев с флангов и внезапно ударить по ним.

С утра до вечера длился бой на подступах к деревне. Гитлеровцы отошли, потеряв больше половины солдат и офицеров.

После боя из тактических соображений бригада перебазировалась в соседние деревни Масловка, Мологино и Корсивка. Почему именно сюда? Да потому, что деревни эти расположены на возвышенности и невдалеке от леса, куда при случае можно скрыто отойти.       

И сделано это было своевременно. 11 января противник силами до полка предпринял наступление на прежнюю базу партизан. Передовые наши заслоны  встретили врага прицельным ружейным и пулеметный огнем, заставили карателей залечь. Партизаны храбро дрались с превосходящим противником до позднего вечера, нанесли ему большой урон, а вечером под Прикрытием темноты организованно отошли в южную часть Идрицкого района.

С быстротой молнии по округе разнеслась весть, что народные мстители уничтожают фашистских ставленников, вступают в бой с большими подразделениями немецких войск.

В селах и деревнях свирепствовал фашистский террор, но люди, томившиеся под гитлеровским игом, воспрянули духом. Многие стали отказываться работать на немцев, уходили в партизанские отряды. Из Красногородска пришла к нам целая семья Тарасовых - отец, мать и два сына, из деревни Агафоново — братья Петровы, Павел и Григорий, кузнец Порядин, из деревни Поддубно — коммунист Влас Андреев и многие другие. Нередко крестьяне втайне от фашистов помогали партизанам, указывали им места расположения гарнизонов, склады, называли имена предателей. Они помогали связаться с честными людьми, через них передавали сведения о боевых действиях на фронтах, об окружении под Сталинградом большой группировки немецких войск, разъясняли, что день разгрома гитлеровцев недалек и что нужно всем активно бороться против ненавистного врага.

В конце января тяжело заболел комбриг Лебедев. Вскоре он был отправлен на самолете в советский тыл. Командование бригадой принял член подпольного райкома партии Н. М. Вараксов. К тому времени в отрядах были созданы партийные организации, налажен прием в партию. Коммунисты и комсомольцы служили примером мужества, дисциплины и организованности.

В феврале — марте 1943 года наши отряды устраивали на дорогах засады, минировали и взрывали мосты, шоссейные и железные дороги, рвали линии связи, вели разведку и собранные сведения передавали командованию за линию фронта.

Постепенно накапливался опыт ведения партизанской войны в тылу врага, мужали наши бойцы и командиры. Бригада пополнилась молодыми партизана ми. На счету многих из них были десятки уничтоженных фашистов, подорванных автомашин. Меткая пуля народных мстителей находила врага везде и всюду. Молодежь нетерпеливо рвалась на большое дело, но командование сдерживало юный порыв, готовило силы для проведения больших наступательных операций.

Разгром Сутокского гарнизона

 Самой значительной операцией в жизни нашей партизанской бригады был разгром большого вражеского гарнизона в селе Сутоки. Мы знали, что село сильно укреплено. Его и раньше пытались взять соседние партизанские бригады, но безуспешно. Фашисты обнаруживали партизан на дальних подступах, сильным, хорошо организованным огнем срывали наступление.

Для нашей бригады Сутоки не представляли особого значения. Но партизанским соединениям, действовавшим на границах советской Белоруссии и в южных районах нашей области, этот опорный пункт был прямо-таки бельмом на глазу. Он находился на перекрестке дорог, прикрывал подступы к районному центру Идрица, а также железнодорожной магистрали Идрица — Себеж. Вот мы и решили попробовать «раскусить» этот орешек и заодно проверить боевые качества отрядов нашей бригады.

Подготовка велась долго и тщательно. Разведчики Солдатова вели наблюдение за противником круглосуточно, днем и ночью. Было установлено, что в гарнизоне насчитывается более двухсот солдат и офицеров. В Сутоках создан крепкий опорный пункт, подготовленный для круговой обороны. Особенно сильно были Укреплены подступы с юго-западной стороны, откуда, как предполагали гитлеровцы, вероятнее всего нападение партизан. В этой части села были сооружены дзоты, вырыты траншеи и ходы сообщения в полный рост,

вся оборонительная линия обнесена колючей проволокой. На вооружении гарнизона имелись пушки, минометы, ручные и станковые пулеметы.

Подступы к Сутокам охранялись круглые сутки. Все пристреляно, рассчитано, продумано до мелочей. Казалось, даже мышь не проскочит мимо неусыпных немецких часовых. Так казалось самонадеянным фашистам. Но получилось все совсем иначе.

План разгрома сутокского гарнизона по своему смыслу был довольно прост. Он предусматривал: с юго- западной стороны подойдет усиленный отряд и рас положится в зарослях кустарника в трехстах-четырехстах метрах от окраины села. В это время главные силы (три отряда и взвод разведки) будут скрыто на ступать с северо-запада, со стороны болота, окаймляющего большое озеро. Мы считали, что с этой стороны враг никак не ожидает нападения. Местность сильно заболочена и ближе к селу совершенно открытая. Подойти к позициям незамеченными, казалось, невозможно. На это как раз и рассчитывали гитлеровцы, усиливая оборону на юго-западной окраине села. Подходы к нему действительно здесь более удобны: местность сильно изрыта оврагами, поросла кустарниками.

Враг просчитался. Мы намеревались ударить именно с открытой стороны, ударить внезапно, не дать фашистам опомниться и организовать сопротивление.

Ну а если гитлеровцы обнаружат главные силы и поднимут тревогу? На этот случай и был выставлен один из отрядов на юго-западной стороне опорной пункта. Он должен был открыть сильный огонь по противнику и отвлечь внимание на себя. В это же время главные силы броском ворвутся в село с другой стороны и довершат разгром гарнизона.

Принималось во внимание и другое. стрельбу в Сутоках, гитлеровское командование наверняка пошлет сюда подкрепление. Ну что ж, пусть спешат фашисты навстречу смерти. На дорогах всюду подстерегают партизанские засады.            Как уже говорилось, план операции был тщательно, до мелочей рассмотрен командованием бригады и затем утвержден оперативной группой штаба фронта. Успех операции могла решить внезапность и внезапность. На нее-то и рассчитывали мы, готовясь к боевым действиям. В помощь бригаде оперативная группа штаба фронта выделила несколько отрядов на соседних бригад, одним из отрядов командовал Александров, смелый, молодой парень, кимряк.

Наконец, все готово. Во второй половине дня 13 апреля мы покинули базу и двинулись в направлении Суток. Идти пришлось километров сорок, не меньше. К ночи вышли на исходные позиции. Погода стояла теплая, по болотам плавал белесый туман. В низинах образовались целые озера, на дне оврагов шумно журили весенние ручьи. Земля еще не отошла от мороза, только верхний ее слой превратился в жидкую кашицу, по которой в ту ночь, спотыкаясь и падая, шли и шли партизаны навстречу врагу. Шли, чтобы победить.

Впереди двигался взвод бригадной разведки. Командовал им смелый и отважный балтийский моряк Сергей Шуваев. Валко шел он по раскисшему болоту в неизменном флотском бушлате и мичманке на затылке, шел, помахивая в такт движению противотанковой гранатой, зажатой в правой руке. Автомат ППШ, с которым он не расставался ни на минуту, висел на шее. За ним шагали его боевые товарищи — три десятка отважных и решительных, как и он сам, партизанских разведчиков. У каждого из них в руке было по противотанковой гранате, на шее висел автомат, а на поясе большой нож. Именно этим ребятам предстояло первыми ворваться в расположение врага и забросать спящих гитлеровцев гранатами.

Все шло, как и было задумано. Передовые цепи уже почти достигли окраины села, а часовые не поднимали тревоги. Значит, не замечали партизан. И только когда из окон ближайших домов взметнулось пламя от разорвавшихся противотанковых гранат, часовой поднял тревогу. Но было уже поздно: партизаны рассыпались по улицам и уничтожали обезумевших от страха гитлеровцев. Гранаты летели в окна. Полыхали оглушительные взрывы, горели дома с мечущимися фашистами. Вот Шуваев подбежал к одному из домов, к которому тянулись нити проводов (они хорошо видны были в свете зарева), резко размахнулся и метнул а окно гранату. Внутри так рвануло, что рамы вместе с осколками поломанной мебели и клочьями разорванных тел вылетели наружу. Истошный вой раненых и умирающих врагов послышался из дома. Потом все стихло. Лишь желтое пламя жадно лизало подоконники, змейками вползало на крышу.

Бей гадов! — грозно выкрикивал Щуваев, в упор расстреливая уцелевших гитлеровцев. — Полундра! - и в окна летела очередная граната.

Через час-полтора все было кончено. Подоспевшие отряды Жукова, Ветковского, Александрова доверщили дело. Вражеский гарнизон перестал существовать. Лишь немногим фашистам удалось спасти шкуру.

В этом бою отличился пулеметчик Валентин Ерщов уроженец Брусовского района. В отряд он пришел по направлению райкома комсомола. Когда гранатометчики Шуваева ворвались в село, с чердака одного из домов ударил пулемет. Фашист вел огонь по наступающим партизанам. Валентин заметил, откуда он бьет, и пустил несколько очередей из ручного пулемета. Ог¬невая точка захлебнулась. Цепи атакующих без потерь достигли центра села.

В Сутоках мы захватили большие трофеи. Что можно было взять — взяли, все остальное уничтожили! Наши потери были небольшими — один убитый и двое раненых.

В тот же день бригада благополучно возвратилась на базу.

Операция по разгрому вражеского гарнизона в Сутоках была одной из крупных наступательных операций партизан Калининской области в годы Великой Отечественной войны. Она показала, что партизанские части накопили большой практический опыт борьбы с крупными силами противника.

Балтиец Сергей Шуваев

О нем в бригаде рассказывали самые невероятные истории. Вообще это был беззаветной отваги человек и добрый, отзывчивый товарищ, каких на флоте было абсолютное большинство. Чувства дружбы и взаимопомощи воспитывала сама обстановка корабельной службы. Я не моряк и знаю об этом по рассказам самого Сергея Шуваева. Сколько занимательных историй услышали мы от него в короткие часы отдыха!

Пришел он к нам в бригаду в 1942 году. До того сражался с врагом в небольшом партизанском отряде, созданном из окруженцев. Были в нем и моряки, и матушка-пехота, над которой часто и довольно колко иронизировали балтийцы.

Родом старшина первой статьи Шуваев был из Ленинграда. До войны служил на линкоре, а после того как немцы подступили к стенам родного города, вместе с товарищами покинул бронированную палубу корабля и ушел на сухопутный фронт.

Бить фашистов днем и ночью, бить там, где увидишь, бить без промаха — такую клятву дал себе Шуваев. Сколько уложил балтиец гитлеровцев, наверное, и не сочтешь. Фашисты знали силу и стремительность флотской атаки, неотразимость удара моряков.

Но вот отряд Шуваева где-то возле Лебяжьего или Копорья попал в окружение. Ребята дрались до последнего патрона, не раз бросались в штыки. Мало кто уцелел в неравных схватках, но Шуваеву повезло. То ли пуля боялась его, то ли случай берег отважного моряка, но старшина чудом остался жив. Скитаясь по лесам и болотам, он попал в наш партизанский отряд и вскоре зарекомендовал себя отличным разведчиком. Здесь же, в отряде, он был принят кандидатом в члены партии.

Люто ненавидел Сергей фашистов, пришедших на советскую землю. В блокадном Ленинграде погибли от голода его мать и сестренка. Узнал об этом Шуваев уже в сорок третьем и стал еще злее бить врага. Вместе со своими разведчиками он совершал дерзкие налеты на вражеские гарнизоны, не раз вершил правосудие над гитлеровскими пособниками — предателями и полицаями.

Выполнив задание, он всегда искал встречи с врагом. Вступал в схватку с намного превосходящими силами и никогда не отступал.

Однажды, было это, кажется, в мае, разведчики выполняли боевое задание. На обратном пути остановились на отдых в небольшой деревушке Брод. Стояла она на берегу речки. Чуть выше по течению была старая мельница, которой, кстати, нередко пользовались партизаны. Край извилистой деревенской улочки прямо упирался в берег, буйно поросший ольхой и ивняком постучались в окно крайней избы, попросили у хозяйки поесть. Она пригласила в дом, нарезала горку хлеба, принесла из чулана молока, вытащила из печки большой чугун картошки.       

Ребята, гляди - фашисты! — крикнул с улицы часовой и схватился за автомат.

Шуваев и его товарищи выбежали из избы, залегли возле кустарника. По проселку к деревне двигался большой отряд фашистов.

— Не стрелять, подпустить ближе! — скомандовал Шуваев и, устроившись поудобнее, навел на врага автомат.        

Когда гитлеровцы приблизились метров на двести, их встретил ливень огня. Фашисты рассыпались в цепь, залегли. Завязалась ожесточенная схватка. Но силы были неравны. Два десятка разведчиков и две роты карателей... Шуваев и его товарищи отстреливались до последнего патрона. Они видели, как падали враги, видели их искаженные злобой, орущие лица. Каратели обходили разведчиков с флангов, пытаясь взять их живыми. Когда стрелять стало нечем, Сергей поднялся во весь рост и с гранатой в руке двинулся на врага.

— Врешь, гад, не возьмешь! — и, резко размахнувшись, метнул гранату в наседавших гитлеровцев. Тут же выхватил из кармана бушлата другую... Но бросить не успел: пулеметная очередь сразила героя.

Все разведчики погибли. Погибли, не отступив ни на шаг.

Когда нам стало известно о гибели Шуваева и разведчиков, мы сразу же двинулись на место той неравной схватки. Отыскали тела боевых товарищей, подобрали их и с воинскими почестями похоронили на песчаном крутояре безымянной речки. Спите, герои, Родина не забудет ваших подвигов!

210

Шел 1943 год

Много было боев. Много одержано побед над заклятым врагом. Народные мстители уничтожали фашистские гарнизоны, вершили справедливый суд над предателями, поднимали население на освободительную борьбу.           

В воздух летели вражеские эшелоны и автомашины, подорванные партизанами: ниши истребители уничтожили сорок три паровоза, двести четыре вагона с боевой техникой, снаряжением и живой силой, двести сорок четыре автомашины и четыре танка противника. Было взорвано шестьдесят два моста и пятьдесят три километра линий телефонной связи.

Группы подрывников под командованием уроженца Конаковского района Калининской области В. И. Кирьянова и других действовали смело и решительно. Они нанесли большой урон оккупантам.

Как-то группа Кирьянова выполняла задание в районе станции Кузнецовка. Там они случайно узнали, что один полицейский отмечает день рождения и на попойку к нему ожидается начальник полиции с сыном, старший железнодорожный мастер немец Ганс и кто-то еще. Ну как упустить этот случай? Кирьянов в его товарищи Егор Швыренок и Николай Ладисов в самый разгар пиршества ворвались в дом полицейского и скомандовали: «Руки вверх!» Хозяин и гости остолбенели. Первым пришел в себя начальник полиции. Он выхватил парабеллум, но выстрелить не успел. Его опередил командир группы Кирьянов. Гитлеровский пособник замертво свалился возле стола. Остальных доставили в лагерь, допросили. Немец Ганс дал ценные сведения о перемещении фашистских войск в районе города Себежа.

Смелых людей в бригаде было много. Никогда мы не забудем отважную партизанку Евдокию Николаевну Ланину, или просто Дусю, как мы ее любовно называли. Она была родом из деревни Рязаново бывшего Медновского района и к нам пришла по путевке райкома комсомола.

Девушка подорвала два железнодорожных эшелона, несколько автомашин с живой силой и военной техникой. 23 мая 1943 года она находилась на задании, минировала шоссейную дорогу Опочка — Красное у деревни Горбуново и погибла. Родина высоко оценила ее мужество и отвагу, посмертно наградив Евдокию Ланину орденом Отечественной войны первой Степени и медалью «Партизану Отечественной войны».

Летом 1943 года бригада вместе с другими частями народных мстителей вела активную «рельсовую войну» задерживала продвижение вражеских эшелонов к фронту и обратно. За одну ночь партизаны, действовавшие в тех районах Калининской области, почти полностью уничтожили рельсы на нескольких десятках километров между станциями Идрица — Себеж —Зилуппе. Почти на неделю полностью прекратилось движение железнодорожных составов. Это была помощь войскам, сражавшимся под Великими Луками.

Каратели не раз пытались окружить и уничтожить партизан, организовывали прочесывание местности. Для этого были вызваны фронтовые части. Используя весеннее половодье, гитлеровцы пытались прижать нас к болотам, разлившимся рекам и затем уничтожить. Но эти попытки были безуспешными. Наша и другие бригады устраивали засады, вступали в перестрелку с противником, затем благополучно ускользали и внезапно появлялись в тылу наступающих войск.

Сила слова

В жестокой, кровопролитной борьбе большую силу представляло не только оружие, но и простое, партийное слово коммуниста, обращенное к партизанам или к местным жителям в оккупированных районах нашей области. Направляющим центром боевой и политической работы был подпольный райком партии, возглавлял его первый секретарь районного комитета, являвшийся одновременно и комиссаром бригады.

Мы своевременно информировали партизан о положении на фронтах, о подвигах советских людей на предприятиях и в колхозах. В отрядах и отделениях ежедневно проводились политические информации. В отряде И. Н. Ветковского, где комиссаром был уроженец Торжка Василий Андреевич Федоров, зимой 1943 года соорудили большую землянку — партизанский клуб. В нем собирались бойцы и командир устраивались вечера отдыха, концерты художествен ной самодеятельности.

Сводки Совинформбюро ежедневно принимали по радио, размножали и в виде листовок распространяли среди населения, забрасывали их через связных во вражеские гарнизоны.

Таким образом мы наладили связь с польскими военнопленными, работавшими на строительстве железной дороги в районе Краеногородска. С поляками завязалась оживленная переписка, результатом которой был переход группы польских военнопленных во главе с врачом Тадеушем Гонсировским на сторону партизан. Впоследствии они вместе с нами участвовали в боях. Таким же способом партизаны разложили отряд власовцев, которые затем гитлеровцами были разоружены и отправлены в концентрационный лагерь.

Политработники бригады проводили сходы и собрания жителей сел и деревень, разъясняли им положение на фронтах, рассказывали о героизме советских людей, звали на борьбу с гитлеровскими захватчиками. 1 мая 1943 года в деревне Мылинки проходил праздничный митинг, на котором выступили командир и комиссар бригады. В лесу провели собрание жителей большой пограничной деревни Столбово. Многие жители района добровольно сдавали свои сбережения в фонд обороны. Всего трудящиеся передали партизанам более ста пятидесяти тысяч рублей.

Партизаны нашей бригады вывезли с оккупированной территории в советский тыл около сотни детей.

Вместе с гвардейцами

Весной 1944 года обстановка в расположении на¬шей бригады осложнилась. Наши подошли к городу Пустошка. В окрестных гарнизонах, в городах Опоч ка, Себеж, Идрица появились новые немецкие части. Сократилась возможность маневрирования. И все же, несмотря на эти трудности, бригада продолжала действовать. За несколько дней до соединения с частями Красной Армии наши отряды организовали большую засаду на пути отступления гитлеровских войск. В короткой схватке на большаке Опочка — Мозули были Уничтожены двадцать две автомашины, захвачены большие трофеи, взяты в плен тридцать три солдата во главе с обер-лейтенантом. Наша бригада потерь не имела.

...Июль. Войска Второго Прибалтийского фронта перешли в решительное наступление. Со дня на день мы ждали встречи с нашими братьями по оружию. И дождались.   

Утром 12 июля бригадная разведка донесла, что в нашу сторону движется большая колонна. По тревоге подняли личный состав, заняли круговую оборону на холме, где раньше стояла деревня Бубново. Ну, думаем, это, наверное, отступают немцы, и напоследок при- готовились встретить их как следует. Вдруг неожиданно над нашим расположением появляется «огородник» с красными звездами на крыльях. В чем дело? Уж не провокация ли какая готовится против нас? Сделав несколько кругов над холмом, самолет удалился на восток. Мы были в недоумении. Не могли понять, что же все-таки происходит. Но тут пришли наши разведчики и с радостью объявили:

— Это наши идут. Наши регулярные войска! Да, это были действительно наши. Мы поднялись стремительно побежали навстречу подходившей колонне. На берегу речки Веть произошла долгожданная и трогательная встреча нашей бригады с бойцами и командирами 7-й гвардейской дивизии.

Когда радость встречи немного поулеглась, на совместном совещании командования решили: дивизия наступает на Мозули, а партизаны форсируют реку Синяя, устраивают засады на дороге Мозули — Латвия и уничтожают отступающего противника.

И вот наши полки с ходу занимают Мозули. Враг в панике бежит в сторону Латвии и напарывается на партизанские засады. Не выдержав плотного автоматного и пулеметного огня, противник, бросив обоз и сто девяносто подвод и вооружение, разбежался по лесу.

Так закончился последний бой в тылу врага. За эффективную помощь, оказанную наступающим частям Красной Армии, специальным приказом личному составу нашей бригады была объявлена благодарность.

ТРУДЯГИ

Командир партизанской бригады Гаврилов, провожая подрывников в опасную дорогу, напут¬ствовал:

— Ну, трудяги, уверен в вас. Железнодорожный мост у деревни Осетки будет подорван.

— Постараемся, — ответил за всех старший группы Николай Бородулин.

И вот, широко ступая по влажной весенней земле, сосредоточенно глядя вперед, он ведет сво¬их товарищей на боевое задание.

Трудные военные дороги прошел этот отважный человек. На третий день войны оружейный мастер артиллерийского полка в Двинской крепости Николай Бородулин был ранен в руку. Но это было еще полгоря. Он пережил худшее — отступление нашей армии по родной земле.

Вместе с товарищами Николай шел на восток. В Кудеверском районе Калининской области группа, в которой он находился, попала в окружение. И опять ранение, на этот раз тяжелое. Двигаться дальше он не мог, со своим другом чувашем Алексеем Михайловым скрывался в лесах. С наступлением холодов обосновались в деревне Шейкино. Тут узнали, что недалеко от Великих Лук, в Новосокольническом районе, действуют партизаны. Когда у Николая зарубцевалась рана, друзья отправились на их поиски.

В начале февраля 1943 года Николай и Алексей с оружием в руках прибыли в партизанский отряд капитана Бондарева. Их включили во вновь сформированную группу подрывников.

Война крепко связала Николая с молодыми парнями Борисом Зайцевым и Николаем Шитовым, которые прибыли из советского тыла. С ними он совершил много дерзких диверсий.

Три подрывника действовали на участке дороги между станциями Новосокольники и Локня. Она проходила вдоль линии фронта. Немцы перебрасывали по ней войска, эшелоны с боеприпасами и техникой. Разумеется, дорогу тщательно охраняли. Какая тут нужна была отвага, изобретательность, чтобы в короткий срок пустить под откос пять эшелонов. Было уничтожено пять паровозов, тридцать два вагона, двадцать четыре платформы с танками и автомашинами! Под обломками нашли смерть много вражеских солдат и офицеров.

Да, трое смельчаков причинили немало хлопот немцам. В полукилометре от разъезда Стримовичи они дважды взорвали один и тот же железнодорожный мост. После каждого взрыва гитлеровцы полностью восстанавливали его и усиливали охрану. Но и это не помогло им. Друзья проявили удивительную выдержку, детально изучили систему охраны и умудрились взорвать мост в третий раз. После столь дерзкой операции оккупанты установили рядом с мостом два дзота со скорострельными пулеметами. На этом участке железной дороги стал постоянно курсировать бронепоезд.

И после этого подрывники не ушли отсюда. Несколько дней из кустов они наблюдали за магистралью, изучая повадки бронированного стервятника, который часто обстреливал местность у деревни Низы, где находились партизаны. В необычайно сложных условиях подрывники сумели установить пудовый заряд и подорвать бронепоезд. Сильным взрывом паровоз и две бронеплощадки были сброшены с насыпи превращены в груду металла.       

Но самой крупной операцией было уничтожение склада боеприпасов на станции Локня. Как всегда, подрывники провели тщательную подготовку. Спрятавшись в кустах, они часами изучали местность, подходы к складу, посты у штабелей боеприпасов, Уложенных полукилометровой прерывистой лентой вдоль полотна железной дороги. На третьи сутки Бородулину, Зайцеву и недавно зачисленному в их группу Васильеву удалось пробраться на территорию склада. В трех штабелях подрывники заложили заряды. Рядом проходила дорога. Они слышали шум автомашин, голоса немцев. Вот с грохотом проехал поезд в сторону Ленииграда...

Сделав свое дело, народные мстители незамеченными достигли кустов и быстро углубились в лес. Огромной силы взрыв потряс окрестность. Шесть суток рвались снаряды, и все это время оккупанты не могли подойти к месту бывшего склада. Была выведена из строя железная дорога. А партизаны, пройдя тридцать километров, благополучно возвратились в свой отряд, который базировался в деревне Зимодрино...

С осенью 1942 года у Бородулина связаны печальные воспоминания. Шестеро подрывников шли на задание. Привал сделали на высотке в километре от деревни Селище. Отдохнув, решили разделиться на две группы. Ночи в то время были на редкость темны. Но движение по железной дороге не прекращалось круглые сутки: немцы спешно перебрасывали войска на Волгу.

— Сделаем немцам двойную пробку! — восторженно говорил Борис Зайцев, семнадцатилетний паренек из Вышнего Волочка, веселый, гораздый на выдумки и бесстрашный.

Перед самым выходом на задание комиссар бригады Николай Васильевич Васильев поздравил Бориса с награждением орденом Ленина. Такой высокой оценки в 3-й партизанской бригаде был удостоен только он один. Вручать правительственные награды должны были в ближайшие дни. Это известие обрадовало партизан.

В столь знаменательный день Борис хотел сделать куда больше, чем от него ждали. Впервые назначенный старшим группы, он был окрылен доверием. По¬правив на голове кубанку, Борис сказал Николаю Шитову и Георгию Наставникову:

— Пошли, ребята! Засветло лучше разглядим.

— Не торопись, Боря. На рожон не лезь. Если заметите охрану, отойдите. Помни наказ комбрига, — предупредил Бородулин. — Ваш участок против бывших военных лагерей, за Хармановом, а мы будем возле Заваруйки. Понятно?

— Сделаем как надо, — ответил Зайцев,

Простившись, подрывники разошлись.

Сосновый бор быстро затягивался густыми сумерками. Группа Бородулина вышла к железной дороге первой и, немедля, установила заряд. Еще не успели партизаны замаскировать мину, как послышался шум приближающегося поезда. Быстро собрав вырытую землю, они скрылись в лесу.

Внезапный взрыв и грохот падающих под откос вагонов застигли партизан в сотне метров от места крушения состава. Они упали на землю и выбирались из опасной зоны ползком. Трассы разноцветных пуль неслись во всех направлениях.

Немцы подняли большую тревогу: ведь был подорван эшелон, в котором следовали эсэсовцы.

Второй группе в эту ночь не удалось подойти к магистрали, но настойчивый Борис Зайцев не думал возвращаться в бригаду, не выполнив задуманного. Трое смельчаков не ушли от железной дороги. Зарывшись в кучи хвои, они наблюдали за действиями немцев. А те, как только рассвело, с овчарками вышли на проческу леса.

Обошлось благополучно: ребят не заметили. Они видели, как в Идрицу проехал восстановительный поезд и вскоре на железной дороге возобновилось движение.

— Ишь, черти, опять зашевелились, — выглядывая из своего укрытия, проворчал Наставников.

— Потерпи немного, скоро мы поможем им сделать «перекур», — отозвался Боря.

Во второй половине дня заморосил густой дождь Промокшие до последней нитки, продрогшие подрывники терпеливо ждали удобного случая. Когда охрана скрылась в бункерах, а железнодорожное полотно затянуло водяным туманом, Зайцев пополз вперед. Забравшись на насыпь, он быстро вырыл под рельсом ямку и уложил в нее взрывчатку.

Шитов и Наставников видели, как их старший кубарем скатился с насыпи.

— Сматывайте удочки! С Идрицы состав идет! крикнул Зайцев.      

Но не успели подрывники пробежать по лесу и нескольких сот метров, как раздался сильный взрыв.

Они слышали треск падающих нагонов, скрежет металла. Николай заметил, что бежавший за ним Георгий отстает: на плече ручной пулемет, в руках — тяжелые диски, Николай взял запасные диски.

Немцам теперь не до нас. Слышишь, какой шумок устроил Боря?! — подбодрил он друга.

Сплошная стена дождя мешала бежать, но подрывники радовались этому потоку воды. Дождь помог им выполнить задание, а теперь охлаждал разгоряченные лица н тела, скрывал от врагов. Удаляясь от железной дороги, они постепенно успокаивались. Когда перешли по кладкам речку Черная, Боря весело сказал:

— Выходит, хлопцы, не зря старались. А дождь-то кстати!

Когда вышли из лесу, дождь затих. Настроение у ребят было приподнятое. Борис начал рассказывать, как он во время большой карательной экспедиции немцев на Россонский партизанский край оказался среди группы белорусских партизан из бригады Романова. Каратели беспощадно жгли деревни и уничтожали жителей. Измученные беспрерывными боями, голодные партизаны расположились на короткий отдых неподалеку от сожженной деревни. Бойцы засыпали прямо на снегу. И тут к ним подошел, опираясь на палку, дед с широкой седой бородой. Он стал просить партизан пойти с ним и рассчитаться с карателями, которые убили в его деревне женщин и детей. Дед, чудом избежавший смерти, выследил, где каратели остановились на ночлег.

Изнуренных походами и боями голодных бойцов командир не мог послать на задание. «Кто добровольно пойдет в лагерь оккупантов и рассчитается за кровь женщин и детей?» — спросил он.

Со снега медленно поднялись трое молодых партизан. За ними начали подниматься и другие. «Хватит и троих», — остановил командир.

Собрав у бойцов гранаты, он отдал их добровольцам, а деду сказал: «Расскажи им, отец, где остановились каратели. Они сами сделают все, а ты им только помехой будешь».

Каратели получили сполна, но три смельчака по гибли в неравном бою.

Неожиданно для подрывников Борис сказал:

– Я вам стихотворение о подвиге трех отважных парней прочту.

Стихотворение было длинным, неровным, но Борис читал его с таким жаром, что слова проникали в душу. Его взволнованность передалась слушателям.     

– Ты это сам сочинил? — спросил Шитов.

Борис кивнул.

— Молодчина! Не ожидал от тебя таких талантов! — воскликнул Николай.

Борис размечтался вслух:

— Вот разгромим, хлопцы, фашистов, пойду дальше учиться...

Впереди показалось шоссе Пустошка — Себеж. Его нужно было быстро перейти. Осмотревшись по сторонам, подрывники перебежали дорогу, и вскоре омытая дождем лента булыжника оказалась позади. Следующее, менее опасное, шоссе Пустошка — Рудня перешли спокойно. В полукилометре от магистрали виднелась небольшая деревня Толстуха. День клонился к исходу. Деревня казалась тихой. Партизаны, немного понаблюдав за безлюдной улицей, вошли в Толстуху.

Пройдя к колодцу в центре деревни, Борис Зайцев послал своих товарищей искать лошадь и телегу, чтобы быстрей добраться в бригаду. Он остался наблюдать. Через несколько минут к нему подошла пожилая женщина и, осмотревшись по сторонам, сообщила, что в деревне находится староста Михей. Он приехал из Идрицы.

Борис Зайцев, не предупредив Шитова и Наставникова, решил сам захватить предателя. Вероятно, он не думал, что староста вооружен. Как только Борис открыл дверь в избу, прозвучал винтовочный выстрел. Пуля, попав в сердце, оборвала жизнь комсомольца...

Три отряда 3-й Калининской партизанской бригады построились в центре деревни Авангард. Перед шеренгами партизан стоит стол. На нем разложены красные коробочки с орденами и медалями. У стола комбриг Гаврилов, комиссар Васильев и прилетевший ночью на самолете представитель штаба Калининского фронта полковник Романов.

Комиссар торжественно зачитал выписку из Президиума Верховного Совета СССР о награждении отличившихся в борьбе с фашистами бойцов и командиров. Первым он назвал Бориса Зайцева.

— Находится на боевом задании! — громко ответил Николай Бородулин, уже вернувшийся с задания.

Награжденные, волнуясь, один за другим подходили к столу. Полковник Романов торжественно вручал им боевые награды. Когда представитель штаба Калининского фронта поздравлял награжденных, к строю партизан подъехала подвода. Остановив лошадь, Ни-колай Шитов подошел к майору Гаврилову и доложил:

— Эшелон противника взорван. При выполнении задания отличился Борис Зайцев, но на обратном пути он погиб от руки предателя...

Голос Николая дрогнул. Комбриг подошел к телеге и, приподняв рубашку, открыл лицо отважного подрывника. Бойцы и командиры окружили полукольцом подводу и скорбно замерли перед своим погибшим товарищем.

Комиссар Васильев молча взял со стола коробочку с наградой и подал ее полковнику. Романов расстегнул гимнастерку и в пробитое в ней пулей отверстие у сердца Бориса Зайцева прикрепил орден.

Хоронили Бориса на опушке леса возле деревни Черепето. Комиссар бригады произнес краткую речь. Прозвучал трехкратный прощальный салют...

За опасный и тяжелый труд подрывников в нашей бригаде прозвали трудягами...

Устали трудяги на тяжелом переходе. Поднимаясь на широкий бугор, поросший сосняком» Бородулин обернулся и увидел, с каким трудом поднимались вслед за ним Николай Шитов, Леонид Михайлов и Юрий Дешевой, сгорбившись под тяжестью вещевых мешков со взрывчаткой и оружием.

Да, настоящие трудяги, – сказал Николай вслух и, посмотрев вокруг, добавил: — Вот и наше памятное место.... Покурим, хлопцы.

Место, где расположились подрывники, находилось в километре от деревни Селище, а за ней находилась Толстуха.

Поднявшись на холм Чибизов и Клюбин придерживая вещевые мешки своих товарищей, помогли им освободиться от груза, а затем, словно по команде, упали на поросшую мхом землю и одновременно подняли кверху ноги.

— Кровушка, вернись к сердцу, не делай свинцовыми мои ноженьки, — певуче проговорил Клюбин. Мост, который им предстояло взорвать, находился вблизи деревни Осетки. Вдоль железной дороги пятикилометровой полосой вытянулся лес. Но пробраться незамеченными к мосту было трудно. Охрана располагалась вблизи его в двух крайних избах деревни. Вдоль железнодорожного полотна проходила шоссейная дорога, а в полукилометре, в деревне Замостье, находился гарнизон немцев. Только находчивость и мужество да ночная темнота могли помочь подрывникам выполнить поставленную перед ними задачу.

Николай Бородулин, проверив у каждого из своих товарищей подгонку снаряжения, приказал трогаться. Шестеро партизан медленно спускались по склону поросшему редкими соснами. Шагая впереди, Бородулин вывел своих товарищей к шоссейной дороге.

Тишина. Но часто она бывает обманчива. Немцы, напуганные частыми диверсиями на железной дороге, усиленно охраняли подходы к ней, особенно участке, где лес близко подступал к магистрали. Подрывники хорошо это знали. Поэтому они решили, воспользовавшись темнотой, выйти на луг у гарнизона Замостье и под носом у немцев перейти шоссе.

Взаимопонимание, слаженность действий и уверенность друг в друге всегда помогали партизанам в сложной обстановке. Бородулин молчал, но его понимали без слов и смело шли за ним.

Благополучно перейдя дорогу, подрывники залегли в кустах на склоне высотки и начали наблюдать. В томительном ожидании прошел час. Из Себежа в сторону Идрицы проехали два дизеля, На окраине 3амостья вспыхнула осветительная ракета. Ее тусклый отблеск на мгновение осветил железнодорожный мост, но партизаны успели заметить сутулую фигуру часового, стоявшего на насыпи в сотне метров от них.          

— Видите, толкач... Еще немного подождем и будем убирать, — прошептал Бородулин.

Опять потянулись напряженные минуты ожидания,    

Алексей Михайлов, имевший бесшумную винтовку, и Борис Дешевой е автоматом поползли к железной дороге. Остальные приготовились в случае необходимости прикрыть их огнем. Николай Бородулин пытался услышать шорох ползущих партизан, но не было слышно ни единого звука. Словно вымерло все вокруг.

Михайлов и Дешевой незамеченными подползли к насыпи и залегли. Часовой, сойдя с моста, несколько раз проходил в их сторону, но, не дойдя десятка шагов, круто поворачивал обратно. Тогда Михайлов решил двинуться вперед. По крутому склону передвигаться было невозможно, он пополз по насыпи.

Эти минуты решали все. Сгустившаяся темнота скрывала партизан и в то же время она скрывала от них часового. Михайлов скорее почувствовал, чем увидел, что прямо над ним—часовой. Подняв ствол бесшумки, он нажал спуск. Прозвучал легкий щелчок, и немец в предсмертном храпе упал между рельсами. Удар прикладом, и опять тишина. Ее прервал условный сигнал. К насыпи с тяжелыми ношами приблизились Бородулин, Клюбин, Чибизов и Шитов.

— Путь свободен, Дешевой на мосту,— прошептал Михайлов.

— Действуем! — подтолкнул его старший группы и направился вперед. Быстро обследовав пятнадцатиметровый двухколейный мост, он приказал заложить над опорой два заряда.

Подрывники не знали, сколько времени осталось до смены часового. Это заставляло торопиться. Действовали слаженно. Несколько напряженных минут, и заряды готовы. Бородулин и Шитов подожгли метровые огнепроводные шнуры. Огонь, шипя, побежал по шнурам, заискрился в темноте небольшими звездочками.

Партизаны стремительно скатились с насыпи. Ветки кустарника цеплялись за одежду, били в лицо, но они, не замечая этого, бежали к шоссе. Бородулин торопил своих товарищей. Немцы из Замостья могли перекрыть дорогу.

Вдруг ночную темень прорезали яркие вспышки и один за другим прозвучали два резких взрыва. Бородулин невольно остановился и, обернувшись назад, крикнул:

— Получите, гады, за Бориса Зайцева!

Со стороны деревень Осетки и Замостье застрочили пулеметы, разноцветные трассы пуль понеслись в разных направлениях. Вспыхнули осветительные ракеты Немцы были застигнуты врасплох. Они не ожидали, что партизаны осмелятся появиться здесь, а тем более подорвать мост, который находился между двумя гарнизонами.

Охрана обстреливала кусты и ближайший лес. А в это время подрывники, благополучно перевалив шоссе, углубились в сосновый бор.

Так подрывники отомстили за гибель Бориса Зайцева. На трое суток на участке Себеж — Идрица железная дорога была выведена из строя.

В канун празднования двадцатилетия Дня победы жители Вышнего Волочка назвали именем своего отважного земляка Бориса Зайцева одну из улиц города.

ЭТОГО НЕ ЗАБЫТЬ

Все тревожнее и тревожнее вести с фронта. Вот фашисты подступили к соседнему с Погорельским Кармановскому району Смоленской области.

В глубокой тайне для отпора им в Погорелом рождался партизанский отряд: отбирались люди, устанавливались конспиративные связи, заготавливалось и пряталось оружие, продовольствие.

Райком партии, исполком райсовета, председателем которого я тогда работал, подняли всех тружеников на то, чтобы быстрее отправить в глубокий тыл Родины все ценности района. Ничего не оставлять врагу.

В моей памяти эти сентябрьские дни 1941 года сохранятся как самые тяжелые, мрачные. Народ покидал свои жилища, родную землю. Огромные стада скота, эвакуируемого в глубь страны, тянулись по дорогам, как похоронная процессия.

Приходилось делать все сразу: заниматься эвакуацией и созданием отряда. В партизанский отряд прежде всего вступили работники райкома партии, исполкома райсовета, люди из местного населения. Специальная группа партизан, не теряя времени, в лесу под названием Караси готовила землянки.

В деревнях и селах хозяйки и старики зарывали в тайники зерно, продукты.

Во второй половине дня 9 сентября в Погорелом начали разрываться вражеские снаряды. Натиск оккупантов мужественно сдерживали наши советские воины, но враг одолевал их.

Чтобы не достались наши богатства гитлеровцам, мы уничтожали все, что могло представлять для них ценность. Запылали нефтебаза, здания железнодорожной станции, склады Заготзерно.

В Погорелом оккупанты. Мы ушли в лес. В домах остались старики и старушки. 

Направляясь в Кираси, я решил по пути зайти в село Ивановское, иду и вдруг вижу: навстречу бежит мальчуган.  «Да это никак Валя Гожев, — узнал я его. – Почему он здесь?»

Валины родители, учителя Ивановской школы, коммунисты, были мои давние добрые знакомые. Семен Федорович с первых дней войны ушел на фронт, оставив Ефросинью Ивановну с тремя малышами. Неужели она не успела уехать?

Захожу к Гожевым. Хозяйка кормит шестимесячную Светланку.

— Ефросинья Ивановна, немедленно поезжайте в Княжьи Горы. Там еще наши воинские части, и они помогут вам с детишками эвакуироваться.

— Я член партии, — ответила мне Ефросинья Ивановна. — И незачем мне уезжать из этих мест. Буду помогать партизанам.

— Нельзя вам здесь оставаться, — пытаюсь возразить я, — узнают немцы, что вы коммунистка, — все пропало. А ведь у вас дети.

— Меня не выдадут, — сказала Гожева. — А дети помогут связь с отрядом поддерживать. Большие они у меня — Валентину девять, Георгию шесть.

Уговоры мои не помогли. И мне пришлось одобрить план Ефросиньи Ивановны. Боялся я за нее, но в душе понимал — лучшей кандидатуры для разведчицы не подыщешь. Распрощался с Гожевой.

Вечером того же дня в Ивановское явились немцы, а 11 сентября они оккупировали весь Погорельский район.

Первый удар

Вскоре отряду стало известно, что в деревне Васильевское разместился какой-то немецкий штаб. Надо было установить тщательное наблюдение за ним. В деревне жила семья нашего партизана Дмитрия Васильевича Осипова, бывшего председателя колхоза.

От Васильевского до села Ивановского, где жили Гожевы, километра два. И вот Валя Гожев стал частенько навещать семью Осиновых, и благодаря этому мы знали все подробности жизни оккупантов.

Однажды Ефросинья Ивановна сообщила нам, что штаб собирается выехать. Командир отряда организовал засаду.

Двое суток мы дежурили у лесной дороги. Двое суток наши дозорные наблюдали за деревней, за домом, где разместились гитлеровцы. Юный партизан Валя Гожев дежурил в сарае Осипова. Мы условились: как только штабисты начнут собираться — Валентин даст

сигнал.

На третьи сутки дозорные, сидевшие на опушке леса, увидели, как мальчик, забравшись на крышу сарая, помахал платком, значит, немцы выезжают из деревни.

Наблюдатели партизанского отряда установили, что на первых двух и на двух задних автомашинах сидят солдаты, а на пятую, которая находилась в середине колонны, немцы уложили штабное имущество. В кабине этой машины рядом с шофером уселись два офицера.

Оккупанты чувствовали себя свободно. Весело разговаривали, смеялись.

Мы остановили автомашины. Было это для гитлеровцев так неожиданно, что они не успели сделать ни одного выстрела...

Это была первая наша встреча один на один с врагом, первое боевое крещение. Мы знали, что силы не равны, знали, что в соседних деревнях полно гитлеровцев, но на нашей стороне было преимущество внезапного налета, у нас был замечательный союзник — лес Караси.

Услыхав стрельбу, немцы в соседней деревне подняли тревогу и прибыли на место происшествия. Но было уже поздно. Забрав все документы, оружие, часть обмундирования, мы скрылись. Пришлось фашистам только убрать трупы, да для нашей острастки прострелять лес. Отряд был уже в безопасности.

Теперь нам предстояло во что бы то ни стало доставить вражеские штабные документы нашему советскому командованию. Доставку документов командир отряда поручил мне, как начальнику штаба, и еще двум партизанам. Задание было нелегким. Надо было перейти линию фронта, а потом вернуться обратно.

Под прикрытием осенней ночи мы направились сторону города Волоколамска.

В темном октябрьском небе вспыхивали ракеты кругом мелькали трассирующие пули. С трудом перешли немецкую передовую линию, переплыли реку Ламу.

— Стой, кто идет? — раздался родной русский голос.

Рядом были свои, защитники Москвы, бойцы панфиловской дивизии.

По нашей просьбе они привели нас к комдиву. Так мне и моим друзьям пришлось лично видеть и разговаривать с легендарным героем Великой Отечественной войны генералом Иваном Васильевичем Панфиловым.

Панфилов предложил нам поехать в Москву, вместе с ним побывать в Московском Комитете партии.

По дороге он рассказывал нам:

— Бои ведем ожесточенные. В Москву гитлеровцев не пустим, это факт. Но нам нужна помощь партизан.

— Мы готовы помогать вам, — ответил я. — Какие будут задания?

Комдив на минуту задумался.

—   Немцы перебрасывают солдат и боеприпасы по железной дороге. Следовательно, она-то и должна привлечь главное внимание партизан. Надо взорвать разъезд Обовражье между станциями Княжьи Горы и Погорелое.

— Сделаем, — заверил я генерала.

Секретарь Московского Комитета партии Александр Сергеевич Щербаков принял нас тепло. Он ознакомил нас с месторасположением соседнего с нами Шаховского партизанского отряда.

Надо сказать, что трофеи, доставленные нами в Центр, имели большую ценность. Кроме того, оказались адреса некоторых предателей, на которых очень надеялись гитлеровцы.

По возвращении из Москвы генерал Панфилов «нагрузил» нас взрывчаткой. Обратный путь в партизанский отряд был не менее сложным.

Началась подготовка к взрыву железнодорожного разъезда.

Наблюдатели доложили в штаб партизанского да, что эшелоны в сторону города Волоколамска проходят часто. Надо торопиться, Панфиловцы ждали нашей помощи.

Мы понимали, как тяжело им приходится под Волоколамском сдерживать натиск врага, Фашисты рвались Москве. Но тому, сколько шло эшелонов от Волоколамска к Ржеву с ранеными гитлеровцами, мы могли судить о стойкости защитников Москвы,

Большую услугу оказали нам Гожевы.

Послали мы их на разведку на разъезд Обовражье. Договорились, что Валя и Жоржик пойдут под видом наших и будут просить милостыню. В сумочки малышам положили по две картошины и научили их, как надо разговаривать с немцами.

Идут дети по железнодорожной линии к разъезду, а мы — пять партизан — в двухстах метрах от будки лежим, замаскировавшись, наблюдаем. Все мы были одеты в форму немецких офицеров.

Подходят «нищие» к будке разъезда. Их останавливают два немецких солдата. Хватают ребятишек за воротники и спрашивают о чем-то.

«Нищие» ничего не понимают и начинают свой "разговор»: снимают сумочки, вытаскивают из них по картошке и в рот, а потом за живот хватаются и показывают в сторону населенных пунктов, туда, мол, в деревни идем, просить поесть. Немцы поняли и повели ребятишек в будку.

Мы ждем, что дальше будет. Минут через двадцать выводят немцы малышей и ведут их по линии в нашу сторону. Отошли метров сорок — пятьдесят. Одного толкнули в левый кювет, другого — в правый и погрозили кулаком, не появляйтесь, мол, больше здесь.

Валентин и Жоржик вылезли снова на дорогу, поклонились немцам и пошли в нашу сторону. А немцы зашагали к будке.

Мы выбрали удобный момент и выскочили на линию железной дороги, навстречу ребятам. Останавливаем, допрашиваем таким же путем, как и немцы.

Малыши узнали нас, но объясняются, как с фрицами. Мы их для вида спускаем в кювет и грозимся кулаком.

Немцы все это видели и были убеждены, что идут свои офицеры из соседних деревень, и стали поджидать нас около будки.

  Мы подошли, поздоровались. Они ответили нам приветствием. Выло оно для этих двух последним. Немцы в будке хотели выйти, но мы предусмотрительно подперли дверь. Тогда они догадались, в чем дело, и выстрелили в окно. Наш партизан Петр Иванович Стрелков в ответ запустил туда панфиловскую гранату. Взрыв! И снова тишина. Еще три фашиста нашли смерть на нашей земле.

Мы забрали оружие и хотели немедленно уходить, но получили сигнал, что следуют поезда из-под Москвы и в Москву.

Мы подготовили «свободный» путь по всем правилам, а сами скрылись в лесу. Наблюдаем. Поезд из-под Москвы останавливается, чтобы пропустить встречный. А тот на полном ходу по «свободному» пути врезается в лоб встречному. Вспыхнуло огромное пламя. Горели цистерны с горючим, летели в разные стороны вагоны с боеприпасами.

Слышим над лесом гул самолета. Смотрим, самолет разворачивается и бросает бомбы. Глыбы мерзлой земли полетели вверх. Так было нарушено движение поездов. Теперь из-под Москвы они следовали только до станции Княжьи Горы.

Позже мы получили новое задание: около станции Княжьи Горы взорвать железнодорожный мост и тем самым на какое-то время прервать движение поездов. Задание это мы выполнили. Взрывчатку нам доставил в назначенное время самолет с Большой земли.

Баня

В Ивановской кольцовке жили два брата Смирновых. С первых же дней прихода немцев они стали их близкими помощниками. Ефросинья Ивановна Гожева знала Смирновых, знала, что они предатели. Один и3 братьев Смирновых заходил к ней, выпытывал, не известно ли ей, где скрываются партизаны. Конечно, Гожева говорила, что ни о каких партизанах она понятия не имеет. Смирнов разоткровенничался, стал рассказывать, какие беды приносят партизаны.

Болтливость его помогала нам проверять точное своей работы. И все же предатель разведал наше месторасположение в Карасях и сообщил об этом в комендатуру. Но Гожева своевременно предупредила нас об этом.

Когда гитлеровцы вместе со Смирновым и старостой Ведерниковым пришли в Караси, наш отряд уже был в соседнем лесу Кармановского района Смоленской области. Со злости они взорвали наши пустые землянки, и пришлось потом, вернувшись, рыть их заново.

Выбрав удобный день, когда в Ивановском не было гитлеровцев, Ефросинья Ивановна истопила баню и сообщила об этом партизанам. Нам, разумеется, хотелось в холодный январский вечер подкинуть парку и посидеть в парной.

Выйдя на опушку леса, мы стали наблюдать, все ли спокойно в деревне. Тишина. Но прошло несколько минут, и на крыльце у Гожевой появились два гитлеровца. Потом видим предателя Смирнова.

Вот тебе и попарились в баньке. Еще чуть — и угодили бы немцам в ловушку. И вдруг мы увидели бегущего в одной рубашке Валю Гожева.

А дело было так. Весь день в деревне не было ни одного вражеского солдата, а к вечеру гитлеровцы подъехали и нагрянули в дом Гожевой. Они сразу же начали обыск. Смотрели в подполье, на чердаке. Перерыли все вещи — ничего подозрительного.

— А почему баня истоплена? — спросил Гожеву предатель.

— Сегодня суббота, и всякий русский человек топит баню, — ответила она.

Но гитлеровцы не поверили ей. Они поставили стол посередине избы и стали грозить повесить женщину.

— От мертвой ничего не узнаете, — хладнокровно сказала Ефросинья Ивановна.

Вдруг заплакал Валентин, — стал жаловаться, что болит живот. Немцы согласились выпустить его без верхней одежды во двор. А это только и нужно было ему.

Немцы, обыскав дом, пошли в баню. Решили сами помыться. Вот тут-то мы их и накрыли. Не пощадили и предателя.

После этой операции Ефросинье Ивановне нельзя было оставаться в своем доме, и мы предложили ей с Детьми уйти в партизанский отряд, в лес.

«Свадьба»

В Княжьих Горах жила наша партизанка, семнадцатилетняя комсомолка Нина Калашникова. Стройная, красивая девушка. Один немецкий офицер обратил на нее внимание и даже объяснился ей в любви,

— Мне противен этот фашист, — негодовала Нина

— Но твое знакомство с ним облегчит нашу работу, — объяснили партизаны.

— Я никогда не была актрисой, — возражала она,

— А ты и не актриса, а партизанка. Во имя Родины ты должна действовать.

И Нина действовала. Ей удалось, используя симпатию гитлеровца, взорвать водокачку и оставить железнодорожную станцию без воды.

Однажды девушка пришла к нам — на глазах слезы:

— Немец предложил мне выйти замуж.

— Соглашайся.

— Да что вы, с ума сошли? Я, комсомолка, и буду женой фашиста? Ни за что!..

Положение серьезное. Однако мы убедили Нину согласиться на предложение Ганса Шмульца, и он назначил день свадьбы.

Нина настояла, чтобы все было по русскому обычаю. Свадьбу устроили в конторе льнозавода. Ганс пригласил на гулянье офицеров, а Нина — близких и дальних родственников. Разумеется, этими родственниками были мы, партизаны.

В день свадьбы группа партизан залегла в кустах.

«Свадьба» в разгаре. Опьяневшие гитлеровцы поют и танцуют. Налет был удачным. Двадцать фашистских офицеров вместе с женихом отправили мы на тот свет. А Нина, как бы спасаясь от партизан, побежала в деревню поднимать по тревоге гарнизон.

«Жив, братцы!»

В самые неожиданные ситуации подчас попадали народные мстители. Так, однажды в деревне Орловка схватили гитлеровцы нашего разведчика Дмитрия Васильевича Осипова. Это был отважный партизан. Ничто его не страшило. Дмитрий Васильевич шел туда, где нужна была смекалка, острый глаз и чуткое ухо.

– Партизан? — орали гитлеровцы на допросе.

– Что вы! У меня потерялась лошадь, — оправдывался Осипов.

Он прикинулся чудаком, этаким простофилей—Ваней которому и слово-то «партизан» не по душе. Но враги не поверили ему.

Спасли местные жители, любили они своего председателя колхоза. Они уверили немцев, что Митька Осипов с придурью: всю жизнь какую-то лошадь ищет...

Неся большие потери, под натиском Красной Армии гитлеровцы отступали от Москвы. Был уже освобожден Волоколамск, Шаховская. Бои приближались к нашему району.

Путь отступления гитлеровцев из поселка Княжьи Горы в сторону Карманова лежал через лес, те самые Караси, где обосновались мы, откуда вынуждены были уйти от карателей и куда вскоре вернулись снова. Мы решили хорошо «проводить» незваных гостей. Замаскировались так, что гитлеровцам казалось, что они в полной безопасности. Тем более, что наши прежние землянки они разрушили, а мы перебазировались на новое место. Группа партизан, в которую входили Петр Иванович Стрелков, Александр Борисович Мезит (бывший заведующий района, а теперь известный председатель колхоза «Мир» Новоторжокского района) и я, обстреляла автомашины с пехотой гитлеровцев. Из одной машины как-то выпал раненый и пополз в лес. Мы бросились за ним. Гитлеровцы открыли огонь, и вражеская пуля сразила Стрелкова.

Прочесав лес, гитлеровцы двинулись в путь. Разгневанные убийством нашего товарища, мы пристрелили раненого немца. Им оказался фашистский полковник. Его документы мы отослали в ближайшую воинскую часть, связи с которой у нас не порывались.

Днем позже мы решили побывать в деревне Бутово, и вот тут со мной произошел такой случай. Деревенька эта в лесу, небольшая, дворов пятнадцать, и жители ее нам были известны. Их мы знали всех поименно и многим верили, но, как говорится, верить верь, но сам не плошай.

Мы, признаться, сплоховали. Как только подошли к деревне, а шли по всем правилам, цепочкой, с интервалом тридцать — сорок метров, остановился первый все пять человек останавливаются. Возле крайнего дома стояла женщина. Я подошел к ней. Из дома выскочили двое молодых людей и сразу ко мне, ощупывают карманы, ищут оружие. При мне был наган.

Они дали сигнал, и сразу выскочили немцы. Те привели меня в избу к старичку Дроздову. Я хорошо его знал. Лежа на печке, старик условными знаками показал мне, что ворота во дворе открыты и, если я прыгну в окно, спасусь. Там сразу лес и никакая пуля не найдет.

Лежу раздетый в хате и думаю: что делать? Командир отряда, секретарь райкома партии С. Г. Дороченков не раз меня предупреждал:

—   Отчаянный ты, Кузьма, не сносить тебе головы. Снимут ее гитлеровцы.

Выходит, он был прав. Но какой же я, к чертям, партизан, если буду бояться каждого куста? Не боятся же смерти Александр Борисович Мезит, Дмитрий Васильевич Осипов, наконец, дети Семена Гожева!

Я мог бы сейчас написать, что чувствовал себя в тот час героем, но это была бы неправда. Я понимал, что минуты моей жизни сочтены. Как только станет светать, меня повезут в гестапо. Там с нашим братом разговор короткий.

В это время часовые закурили, причем курили они поочередно, не сводя с меня глаз.

Я попросил достать из моей шубы портсигар и разрешить выкурить перед смертью папироску.

Гитлеровец, что постарше, чуть улыбнулся:

—   Капут, рус, капут!

Я затянулся на всю «мощь» и выпустил дым немцу в глаза, стоявшему возле меня. Тот на миг зажмурился, а я со всей силы ударил ему по носу портсигаром. Немец упал на другого, стоявшего сзади. Тот тоже свалился. В это мгновение я выскочил во двор. Грянул выстрел, но было уже поздно: через пять-шесть минут я был в лесу. Босой, в одном нижнем белье, бежал я ночью по снегу пять километров и, можете поверить, не чувствовал холода. Радость от того, что вырвался из лап фашистов, сознание того, что спасся от верной смерти, придавали такую силу, что, прибежав в отряд, я только и смог крикнуть во все горло:

—   Жив, братцы, жив!

Сергей Григорьевич Дорочеиков поглядел на меня и улыбнулся:

— Ну и дьявол ты, Кузьма! Видать, уцелеешь.

Вскоре наш Погорельский район был освобожден. Мы вернулись из леса, чтобы заново строить жизнь.

Время уходит. Оно отдаляет нас от незабываемых событий Великой Отечественной войны, но кто из нас, перенесших ее невзгоды и тяжести, может забыть те дни? Разве я забуду своих боевых друзей по отряду, простую русскую женщину Ефросинью Ивановну Гожеву и ее смелых, отважных детей?

Ефросинья Ивановна погибла. А случилось это так.

Гитлеровцы продолжали отступать. Наш партизанский отряд имел связь с наступающими войсками Красной Армии. В один из боевых дней Ефросинья Ивановна решила перейти линию фронта. Шла она вместе с детьми. Вражеские пули сразили Ефросинью Ивановну, ее дочь Светлану и сына Жоржика. Умирая, женщина передала свой партийный билет Вале.

Валентин остался жив. Его подобрали советские воины и доставили в поселок Погорелое Городище. Партийный билет своей матери он передал в районный комитет партии.

В наши дни Валентин Гожев — офицер Советской Армии.

Остался жив и его отец. Вернувшись с фронта, он переехал в Москву, где и работает сейчас.

Немцы повесили Анну Георгиевну Осипову. От руки предателя погибла партизанка Нина Калашникова.

Вечная слава им! Пусть их нет с нами, но мы знаем, что они погибли, геройски сражаясь за нашу сегодняшнюю жизнь.

 

КОРОТКО ОВ АВТОРАХ

Богданов Сергей Иванович родился в 1924 году в Ржевском районе Калининской области. Окончил Чертолинскую среднюю школу, работал заведующим сельским клубом.

С первых дней Великой Отечественной войны по призыву комсомола пошел работать на строительство оборонных сооружений.

В октябре по заданию разведотдела 29-й армии и райкома партии был оставлен на оккупированной территории для диверсионно-разведывательной работы. В 1942 году добро вольно вступил в ряды Красной Армии. Был разведчиком, комсоргом пол¬ка. Был тяжело ранен. Награжден орденами Красного Знамени, Красной Звезды и тремя медалями.

После демобилизации окончил партийную школу и учительский институт. Много лет Богданов был на партийной работе. Сейчас он работает редактором газеты «Ржевская правда». На¬писал книгу «Это было в Ржеве».

Борисов Иван Семенович родился в 1905 году в городе Калинине. Член партии с 1928 года.

До Великой Отечественной войны работал первым секретарем Ленинского (ныне Андреапольского) райкома партии Калининской области. С момента оккупации района немецко-фашистскими захватчиками до его освобождения являлся комиссаром партизанского отряда и секретарем подпольного райкома партии.

Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени и четырьмя медалями.

Занимал ответственные должности на партийной, профсоюзной и хозяйственной работе.

В настоящее время персональный пенсионер.

Заболотнов Владимир Петрович родился в 1925 году в городе Тума Рязанской области. В 1930 году семья переехала в Калинин. До начала Великой Отечественной войны окончил восьмой класс средней школы № 14. На время оккупации города семья Заболотновых эвакуировалась на Восток. В декабре 1941 года вернулся в Калинин и начал работать плотником на строительстве оборонительных сооружений, потом модельщиком и» заводе имени Первого мая.

В сентябре 1942 года по призыву комсомола В. П. Заболотнов ушел в партизаны. Два года был разведчиком 3-й Калининской партизанской бригады, затем воевал в составе 24-й гвардейской стрелковой дивизии.

После Великой Отечественной войны окончил вечернюю школу и военно-инженерное училище. Сейчас В. П. Заболотнов офицер, продолжает службу в рядах Советской Армии. Он награжден орденом Отечественной войны 2-й степени, орденом Славы 3-й степени и десятью медалями.

Зингер Матвей Наумовнч родился я 1906 году в Молдавии в бедной семье. Подростком пошел работать в совхоз на табачную плантацию, вступил в комсомол. С 1931 года — член Коммунистической партии. После учебы был на педагогической работе. В 1939 году Зингер был избран секретарем Себежского райкома партии Калининской области. Война застала на партийной работе в Луковниковском районе Калининской области. Во время фашистской оккупации был комиссаром оперативного штаба партизанских отрядов и секретарем подпольного райкома партизан.

Зингер награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и «Знак Почета», четырьмя медалями.

С 1959 года — персональный пенсионер.

Ильина Клавдия Федоровна родилась в 1920 году в местечке Сигово Осташковского района Калининской области. В 1937 году окончила среднюю школу в Пено. Работала оператором на станции Соблаго, заведующей сектором учета Пеновского райкома комсомола, секретарем которого была Лиза Чайкина.

С октября 1941 года по январь 1942 года Ильина находилась в партизанском отряде. Затем два года выполняла специальные задания в тылу врага. За участие в Великой Отечественной вой¬не награждена орденом Красной Звезды и четырьмя медалями.

В послевоенные годы Ильина работала инструктором Калининского обкома комсомола, в коопинсоюзе, в райкоме партии.

С 1958 года — персональный пенсионер.

Константинов Александр Павлович родился в 1901 году в Петербурге. В 1907 году семья переехала в село Киверичи (ныне Рамешковский район Калининской области).

В 1918 году окончил Бежецкое реальное училище. Сначала работал секретарем комитета бедноты, затем начал учительствовать. В конце 1919 года добровольцем вступил в ряды Красной Армии. Воевал с деникинцами и белополяками. В 1921 году демобилизовался, работал учителем в сельской школе, а потом около тридцати лет преподавал в Кашинском техникуме. В 1939 году заочно окончил пединститут.

В 1942—1944 годах принимал участие в партизанском движении, был заместителем командира, комиссаром 2-й Калининской партизанской бригады. Награжден орденами Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды и пятью медалями.

С 1961 года на пенсии.

Косенков Иван Давидович родился в 1897 году в бедняцкой крестьянской семье. Окончил четырехклассное училище, стал сапожником.

В 1916 году был призван в армию. Здесь его избрали председателем полкового комитета. В июне 1917 года был арестован как один из организаторов отказа полка идти в наступление. в черновицкой тюрьме просидел четыре месяца.

Участвовал в гражданской войне, был ранен.

Позднее работал объездчиком лесничества в Сибири. В 1927 году заочно окончил лесной техникум. Работал начальником лесоучастка, директором фанерного завода.

С марта 1942 годи — во главе спецгруппы разветотдела штаба Калининского фронта. Полтора года по заданию командования находился в тылу противника.

За участие в Великой Отечественной войне награжден медалью «За боевые заслуги».

После войны работал в Зубцовском леспромхозе, на Калининской железной дороге, в Ржевском райисполкоме.

С 1957 года на пенсии.

Лукин Александр Александрович родился в Одессе в 1904 году. Член КПСС. Многие годы работал в органах госбезопасности. Участник гражданской и Великой Отечественной войн. Кавалер советских и иностранных орденов.

В годы Великой Отечественной войны был заместителем командира по разведке в легендарном партизанском отряде под командованием Героя Советского Союза Д. Н. Медведева. В тыл вра¬га дважды прыгал с парашютом.

Автор книг «Сотрудник ЧК» (и сценария одноименного фильма), «Тихая Одесса», «Разведчики», «Операция «Дар», «Обманчивая тишина», многих рассказов и очерков.

Петров Кузьма Петрович родился в 1899 г. в деревне Парашино Смоленского района Смоленской области. Окончил сельскую школу. Работал чернорабочим на Смоленском хлебозаводе. В 1918 году был призван в Красную Армию. Участвовал в боях с белогвардейцами на Южном фронте в составе армии, которой командовал О. И. Городовиков.

После демобилизации в 1923 году организовал коммуну «Большевик» под Смоленском, учился в совпартшколе. Позднее работал директором Погорельской МТС Калининской области, председателем Погорельского райисполкома, директором совхоза, был секретарем партийной организации автобазы, начальником механизированного карьера.

В 1941—1942 годах являлся начальником штаба Погорельского партизанского отряда, за участие в боях с немецко-фашистскими захватчиками награжден орденом Красной Звезды и тре¬мя медалями.

С 1961 года — персональный пенсионер.

Романов Павел Гаврилович родился в 1914 г. в деревне Сергеевка неподалеку от города Калинина. Окончив семилетку, он работал секретарем сельсовета, затем учился в совпартшколе, работал в Завидовском райисполкоме.

Член партии с 1941 года.

Был политруком роты, участвовал в боях с белофиннами и был ранен. После демобилизации работал на советской и партийной работе.

С ноября 1942 года по июль 1944 года по заданию Калининского обкома партии находился в тылу врага. Был комиссаром 10-й Калининской партизанской бригады. Награжден двумя орденами и четырьмя медалями.

После войны работал вторым секретарем Красногородского райкома КПСС. После окончания Калининской партийной школы был избран секретарем Куньинского райкома партии, а затем первым секретарем Пореченского райкома.

С 1954 по 1961 год — инструктор Калининского обкома КПСС. В настоящее время — директор облкниготорга.

Терещатов Виктор Ильич родился в 1923 году в городе Кувшиново Калининской области. До Великой Отечественной войны учился в Кувшиновской средней школе.

Осенью 1941 года организовал молодежный партизанский отряд «Земляки», с которым около трех лет находился в глубоком тылу врага. О боевых делах отряда рассказал в книге «900 дней в тылу врага».

Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени и пятью медалями.

После войны служил в Военно-Морском Флоте. После демобилизации работал в автотранспортных организациях, несколько лет находился в заграничной командировке. Сейчас работает главным механиком одного из управлений Калининского облисполкома.

 

 

За линией фронта.docx