Тевтонский орден, талер 1603

[Rappoport 1 360]

1'200 EUR; 

[Rappoport 1 360]

2'600 EUR; 

[Гюнтер 2 199]

2'600 EUR; 

Последний неплохой, только без огрех на лице тройного так и не увидел...

Изменено 7 окт 2015, 12:11:34 пользователем Гюнтер

[Rappoport 1 360]

Если говорить за однократные талеры Максимилиана, то самые доступные - варианты 1603 года.

У меня их было 6 штук, почти комплект известных сочетаний штемпелей.

1610 и 1611 года - редкие.

1613 - все передатировки из 1612 года ( у меня было 7 разных вариантов).

Вот пожалуй и все...

[Rappoport 1 360]

Последний неплохой, только без огрех на лице тройного так и не увидел...

 

Синконовский хорош в плане отсутствия трещин и борозд в поле, но лицо пропало...

[Brios 6 693]

Если говорить за однократные талеры Максимилиана, то самые доступные - варианты 1603 года.

У меня их было 6 штук, почти комплект известных сочетаний штемпелей.

1610 и 1611 года - редкие.

1613 - все передатировки из 1612 года ( у меня было 7 разных вариантов).

Вот пожалуй и все...

Да, ты маньяк.

[Rappoport 1 360]

Да, ты маньяк.

 

Самое страшное, что я недавно поймал себя на мысли - не возобновить ли снова эту мини-коллекцию?

Правда я мечтал когда-то прикупить что-нибудь из талеров Ливонского ордена, но как-то не хотелось класть в коллекцию обмылки, а приятные VF-XF не встречались...

[Brios 6 693]

Самое страшное, что я недавно поймал себя на мысли - не возобновить ли снова эту мини-коллекцию?

Правда я мечтал когда-то прикупить что-нибудь из талеров Ливонского ордена, но как-то не хотелось класть в коллекцию обмылки, а приятные VF-XF не встречались...

А что ты думаешь о том 10и дукатовике в золоте? будешь смеяться, но в отличии от той болванки Синконы он у меня не вызывает отторжения.

Или тоже расстроишь новодельностью.

[Rappoport 1 360]

А в конце 16 века его талеры выглядели более архаично, ну вообщем-то в духе того времени.

[Rappoport 1 360]

А что ты думаешь о том 10и дукатовике в золоте? будешь смеяться, но в отличии от той болванки Синконы он у меня не вызывает отторжения.

Или тоже расстроишь новодельностью.

 

То что я думаю, широкой нумизматической общественности наплевать. растереть и пойти дальше, вслед за поводырями типа Синконыч и Ко.

Несомненно, что 10-и дукатовик отчеканен штемпелем талера, конечно же оригинальным.

А вот когда?

Это уже надо рыться в архивах монетного двора, а как известно, немцы и австрияки - народ бережливый...

[Dimovi 685]

Самое страшное, что я недавно поймал себя на мысли - не возобновить ли снова эту мини-коллекцию?

Правда я мечтал когда-то прикупить что-нибудь из талеров Ливонского ордена, но как-то не хотелось класть в коллекцию обмылки, а приятные VF-XF не встречались...

Фигасе ты себе задачи ставишь

У меня тоже как то мысль пробегала пособирать Кристину, особенно рижская и померанская нравятся. Но потом перевел это в декалитры и решил плюнуть

[Dimovi 685]

Здесь вообще в этих самых декалитрах запутался

[Rappoport 1 360]

Фигасе ты себе задачи ставишь

У меня тоже как то мысль пробегала пособирать Кристину, особенно рижская и померанская нравятся. Но потом перевел это в декалитры и решил плюнуть

 

А ну, топай отсюда, алкаш! (с)

Приготовь на Кристину несколько сотен тыс. Евро и будет тебе счастье.

[Dimovi 685]

Не, ребе, я столько не выпью. Однозначно. Годы уже не те, здоровье где то в этих годах потерялось. Но помечтать то можно

[34na43 376]

Кристина ни на шведку, ни на немку не похожа. Румынка румынкой.

[Max Otto von Stirlitz 2 619]

Кристина ни на шведку, ни на немку не похожа. Румынка румынкой.

 

Злые языки утверждают, что у нее была лишняя хромосома (не то наоборот одной не хватало).

Считалась дамой очень странной (galt als sonderlich), чтобы не сказать более.

Никогда не была замужем. Чем вызвала немало лишних хлопот для столь любезного моему сердцу Бранденбургского Дома, как раз лихорадочно искавшего себе престол где-нибудь за пределами рейха - не схотела, стерьва такая, выходить взамуж за нашего Великого Курфюрста. Кабы сей брак состоялся, родилась бы новая великая держава в североевропейском регионе, немалой силы, Балтийское море стало бы фактически внутренним, а курфюрстам удалось бы раньше на целых полстолетия уйти из душных объятий венского императора. А так пришлось заниматься нудной морокой снятия польского лена с герцогства Пруссия и провозлашения его независимым королевством. Что, впрочем, удалось успешно завершить в 1701 году.

Впоследствии Кристина при удобном случае отреклась от престола, сменила пол вероисповедание и убыла на дожитие в солнечную католическую Италию.

Интересный человек!

[Brios 6 693]

 

Впоследствии Кристина при удобном случае отреклась от престола, сменила пол вероисповедание и убыла на дожитие в солнечную католическую Италию.

Интересный человек!

Если интересно.

Девятнадцатого декабря 1655 года на границе Папской области королеву встретили посланники верховного понтифика. Навстречу ей вышли четыре прелата в чине архиепископов и двое высших ватиканских сановников. Для этого случая они все получили должности папских нунциев, чтобы не уступать положению генерала Пиментелли дель Прадо, сопровождавшего Кристину в качестве специального посланника короля Испании. В делегации папы были также два легата, кардиналы, епископы и пр. Д. Мэссон пишет, что Ватикан, большой мастер по протокольной части, всё-таки занизил уровень лиц, участвовавших во встрече королевы Кристины: вместо кардиналов-епископов он послал кардиналов-дьяконов, что подчёркивало её статус королевы без королевства. Кристина, по всей видимости, этого не заметила. Этот первый въезд в Рим, как сказали ей представители Ватикана, считался «инкогнито».

Несмотря на позднее время въезда в Вечный город, на пути кортежа королевы выстроилась огромная толпа, что дало ей повод для ремарки: «Здесь так принято въезжать в Рим инкогнито?» Кристину провели в апартаменты папы Александра VII, и понтифик побеседовал с ней около четверти часа. Местный хроникёр, описывая эту встречу, сказал, что как только королева узнала о приближении папы, «она размашистыми шагами бросилась ему навстречу и, преодолев несколько комнат, простёрлась у его ног».

Поселить женщину в апартаментах Ватикана было немыслимо. Сначала хотели разместить королеву со свитой в палаццо Фарнезе^[96], неподалёку от дома Святой Бригитты Шведской, но это было слишком далеко от Ватикана, и папа не захотел подвергать Кристину превратностям зимней погоды во время её частых визитов к нему. Остановились всё-таки на дворце, входившем в состав ватиканского комплекса и располагавшемся неподалёку от двора Бельведера и библиотеки. Здание соединялось с папской резиденцией длинной крытой галереей и находилось под одной с ней крышей. Ватикан в первый и, возможно, последний раз в истории своего существования позволил женщине поселиться в своих помещениях.

Папа лично проследил за тем, чтобы квартиру Кристины обставили дорогой и удобной мебелью, извлечённой из запасников Ватикана или взятой на время у богатых римских патрициев. Дворец включал в себя так называемую Башню ветров, внутри которой были развешаны полотна с символическими изображениями воздушных стихий. Под картиной, представлявшей ветер с севера, стояла надпись по латыни: «Всё зло приходит с севера». Папа приказал эту надпись на всякий случай замалевать.

Пятидесятишестилетний папа оказался маленьким хрупким мужчиной, на лице которого можно было прочесть следы разных болезней. Щетинка усов и козлиная бородка странным образом диссонировали с его благородной внешностью. Папа любил науку и искусства, вращался в обществе учёных и поэтов, был профессиональным дипломатом и политиком и неплохо показал себя в прошлом на должности статс-секретаря, занимаемой теперь кардиналом Аззолино.

Переночевав в апартаментах Бельведера и побродив на следующее утро по залам ватиканской библиотеки, Кристина, всё ещё находясь под сильным впечатлением от встречи, отправилась на прогулку по Риму. Она никак не могла отделаться от чувства нереальности и до конца не осознавала, что её мечта сбылась и что она оказалась в самом святом месте на Земле.

Пелена дурмана спала с её глаз во время обеда, устроенного папой в её честь на следующий день сразу после торжественного причастия. За богатой трапезой она вдруг увидела, что вся обстановка, несмотря на благочиние и молитву, прочитанную главным иезуитом патером Оливой, выглядела неестественно обыденной и светской. Возможно, чувство реальности вернулось и под влиянием поданных к обеду блюд: вся их экзотика состояла в неограниченном количестве соли и острейших приправах, при упоминании которых бедный Бурдело упал бы в обморок.

Александр VII приготовил именитой перекрещенке королевские подарки: богато отделанную карету, носилки и портшез, обитый небесно-голубым бархатом и украшенный драгоценными камнями и позолотой по проекту знаменитого тогда скульптора Джованни Лоренцо Бернини (1598–1680). В подарок включались и шестёрка великолепных лошадей (для кареты), два мула (для носилок и портшеза) и дамская скаковая лошадь с полной сбруей и богато отделанным седлом. Кристина немедленно оседлала скакуна и продемонстрировала своё мастерство верховой езды. В толпе зрителей пробежал шёпот о том, что во всей Швеции не было мужчины, который мог бы сравниться со своей королевой в умении управляться с лошадью. Бернини при вручении подарков скромно сказал:

— Если в них есть что-то плохое, то это — моё.

Королева ответила ему репликой:

— Тогда в них нет ничего вашего.

Знаменитый скульптор и знаменитая католичка тотчас же стали друзьями.

Сразу после этого Кристина отправилась в путешествие по Италии. Это было своеобразное паломничество по святым местам вперемежку с торжественными встречами с городскими властями, итальянской аристократией и представителями Церкви. Для удобного и комфортабельного путешествия по стране папа предоставил ей свою карету, носилки и обычное кресло. Как все вновь обращённые, Кристина старалась первое время строго соблюдать церковные обряды, по прибытии в город первым делом ехала в церковь, обращалась со всеми вежливо и дружелюбно. Она поклонилась мощам святого Франциска Ассизского и осмотрела другие достопримечательности, посетила Феррару, Венецию, Болонью, Анкону, Лорето и другие города.

Венецианские клир и власти встретили Кристину прохладно. Отцы города открыто возмущались тем, что папа отказал республике в деньгах на войну с турками, не пожалев их на пышную и ненужную церемонию встречи и проводов бывшей лютеранки. Болонцы от встречи с Кристиной большого энтузиазма тоже не испытали. От одного из них до нас дошло следующее описание Кристины: «Эта высокопоставленная дама была не очень высокого роста, но и не слишком уж и неприглядна. Её внешний вид выдавал величие, лицо живое — то мрачное, то светлое. Большие глаза излучали воинственность и гордый нрав. Красивый нос придавал лицу благородные, королевские черты, сводившиеся на „нет“ маленьким ртом. Губы, самого красивого красного цвета, могли бы принадлежать Венере, если бы вследствие строения её тела и манер нельзя было бы поклясться в том, что она скорее была Марсом. Это тем более верно, что она, благодаря своей одежде, короткой стрижке — она носила странный парик, который время от времени меняла, — а также благодаря искусной верховой езде могла поспорить с любым кавалером. Короче говоря, она больше похожа на мужчину, нежели на женщину. Как своим голосом, так и своим поведением она легко давала знать о том, что была дочерью великого отца и привычна к победам и триумфам…»

На балу, устроенном городом в её честь, Кристина была одета иначе, нежели в вышеприведённом описании. На ней было огненно-красное платье, вышитое серебром и золотом, серое нижнее бельё с аналогичной вышивкой, на ногах похожие на мужские башмаки туфли, а на голове светлый, сильно напудренный и напомаженный парик, что, впрочем, не спасло её от критических замечаний.

[Brios 6 693]

В декабре Кристина вернулась в Рим, и при въезде в город папа снова устроил ей встречу — теперь официальную, торжественную. 23 декабря она выехала из находившейся в 100 километрах от Вечного города виллы семейства Ольджиати, в которой она некоторое время отдыхала после паломничества по Италии. На Кристине было простое серое платье, вокруг шеи — чёрный шарф, а на голове — шляпа с плюмажем. Из драгоценностей — лишь небольшое золотое кольцо. Карету с королевой сопровождали два кардинала-легата и длинный кортеж свиты. У Понте Мильвио, примерно в десяти километрах от центра Рима, её встретили сенаторы города, римский нобилитет, пажи, трубачи и кавалерийский эскорт. У виллы Юлия III, что на Фламиниевой дороге, она сделала короткую остановку. Здесь-то и были официально вручены подарки папы. Кристина, так же как и при неофициальном их осмотре на вилле Бельведера, снова вскочила на своего иноходца и, возглавив кортеж, поскакала к городским воротам Порта Фламиниа. Там, у здания кардинальского колледжа, она была встречена конным кортежем из кардиналов и приветственной речью, произнесённой дуайеном кардинальского корпуса Франческо Барберини. После него выступили знатные люди города, включая родственников двух последних понтификов. На внутренних фресках колледжа по приказанию папы, в связи с приездом в Рим королевы Кристины, был нанесён герб династии Васа, следы которого можно различить до сих пор.

Дальше все отправились к собору Святого Петра. Власти Рима объявили праздник и рекомендовали римлянам украсить фасады своих домов цветами, венками и флагами. Улицы были полны народа, в домах остались лишь больные да монахини. Как только королева вышла из кареты, со стороны крепости Сан-Анжело раздались звуки орудийного салюта. Это было совсем рядом, но Кристина нисколько не испугалась: ещё в детстве при громе пушечных выстрелов она радостно хлопала в ладоши. Вспомнила ли она в это время про своего отца? Она выслушала службу и проследовала в Сикстинскую капеллу, где её принял Александр VII со всей консисторией. После того как они обменялись несколькими фразами, церемония закончилась. После молитвы и службы в соборе папа снова устроил в честь Кристины торжественный обед.

На следующий день она уже инкогнито пробралась в собор на торжественную службу и праздничный банкет, посвящённые рождественским праздникам. Мессу служил сам папа Александр VII. Он ещё раз лично причастил её и дал ей второе имя Александра Мария. Ещё в Инсбруке королева заявила о своём желании принять новые имена — она хотела называться Кристиной Александрой, но после посещения храма в Лорето хотела прибавить ещё и имя Мария, которое должно было бы предшествовать имени Александра. Впрочем, имя Мария Кристина впоследствии не употребляла.

После мессы Кристина приняла участие в первом её жизни крестном ходе. Вечером она сидела за праздничным обедом рядом с папой, но отдельно, за специальным столом, который был на несколько сантиметров ниже стола папы. Впрочем, балдахин у неё с папой был общий. Стол по обычаю того времени окружали многочисленные зрители. Проповедники, включая генерала ордена иезуитов патера Оливия, читали проповеди. Пели хоры. Это была кульминация торжественного приёма Кристины в Риме. Дальше начинались будни, нужно было устраиваться в жизни. Пока же для проживания самой именитой теперь католички предложили дворец Фарнезе.

 

Когда Кристина появилась в Риме, она поразила его жителей неплохим знанием Италии и её культуры. Ничего удивительного в этом не было, поскольку в Стокгольме она много и часто общалась с итальянцами — музыкантами, учёными, священниками, скульпторами, художниками — и с некоторыми итальянцами состояла в переписке. На расстоянии и вещи и люди обычно предстают в идеализированном виде. Между тем картина римской и итальянской жизни, с которой королева столкнулась в 1655 году, далеко не совпадала с тем представлением, которое сформировалось у неё в Швеции.

Для лучшего понимания последующих событий полезно поближе познакомиться с обстановкой тогдашнего Вечного города.

Во-первых, Контрреформация оставила на теле культурной и образованной страны страшный след. Ещё в XVI веке Италия занимала ведущее положение в научном мире, а в начале XVII столетия уже последовало наступление инквизиции и прошли процессы против Д. Бруно, Г. Галилея и «еретика» Джулио Чезаре Ванини. Многие учёные и «вольнодумцы», включая утописта Кампанеллу, были вынуждены бежать из страны. Кристина скоро обнаружила, что далеко не все католики в Риме рассуждали подобно Кассати или Малинесу.

Во-вторых, католическая церковь переживала тяжёлый моральный кризис. Её служители, включая самое ближайшее окружение папы, чуть ли не поголовно погрязли в роскоши и разврате и вполне откровенно демонстрировали своё презрение к церковным канонам и правилам. Никакая, даже самая преувеличенная критика со стороны лютеран не могла превзойти масштабы отвратительного падения и деградации католической верхушки Рима и Италии вообще. Действительность была такова, что любая карикатура оказалась бы бледным её отображением.

При папском дворе буйным чертополохом процветали непотизм, подкуп и взяточничество. Ни один кардинал не назначался, ни одна должность в церковной иерархии не замещалась без того, «чтобы не порадеть своему человеку». Ярким примером нравов Ватикана может служить личность Олимпии Майдальчини, свояченицы покойного папы Иннокентия X. Будучи замужем за братом папы, Памфилио Памфили, эта энергичная и бессовестная женщина быстро «приручила» безвольного семидесятилетнего старца Иннокентия и полностью взяла управление Ватиканом в свои руки. Её бездарный сын Камилло, выдвинутый стараниями матери на самую верхушку ватиканской иерархической лестницы, женился на хитрой и не менее честолюбивой, чем мать, женщине, по странному совпадению с таким же именем — Олимпии Альдобрандини, и Ватикан превратился в форменный вертеп. Две Олимпии начали между собой настоящую войну за сферы влияния, и Иннокентий X только успевал увёртываться от их ударов. Когда он уже лежал на смертном одре, Олимпия Майдальчини, предчувствуя своё скорое падение, закрыла спальню папы на ключ и на глазах у всех стала вывозить из его апартаментов мебель и предметы обстановки на свою родовую виллу. Довершить разгром папских покоев помешал случайно оказавшийся рядом генерал ордена иезуитов патер Оливия. Свояченице папы запретили появляться в Ватикане. Но не успел Иннокентий X испустить последний вздох, как Олимпия Майдальчини ворвалась с двумя слугами в кабинет папы и унесла с собой сейф со всей его наличностью. В доме у папы буквально не осталось ни гроша. Когда потом к Майдальчини обратились с просьбой помочь похоронить папу, она нагло ответила:

— Откуда бедной вдове взять средства на похороны папы?

Тело умершего, накрытое простым покрывалом, пролежало три дня без гроба. Рядом стоял оловянный подсвечник — других в доме покойника не оказалось. (Правда, бельё для усопшего и старое покрывало для гроба свояченица всё-таки оставила.) Ни семья Памфили, ни кардиналы и не думали брать на себя расходы по похоронам папы. Наконец кто-то перенёс тело в какую-то каморку. Там нашлись инструменты, кирпич и известь. Пришли какие-то рабочие, один из них зажёг у изголовья свечу, другой добровольно согласился посидеть у тела ночью, чтобы его не изгрызли крысы. На следующий день из каких-то грубых досок рабочие сколотили гроб, а какой-то священник из церкви, расположенной неподалёку, дал несколько монет на проведение панихиды и похорон.

Последние акты этого безобразия происходили накануне приезда в Рим Кристины (папа Иннокентий X умер 7 января 1655 года). Олимпия Майдальчини с бандой своих приспешников или, как говорили в Риме, со своим «летучим эскадроном» стала вовсю интриговать и продвигать на роль папы своего кандидата. К счастью, её влияния на это не хватило, и папой был избран кардинал Фабио Киджи, взявший имя Александра VII. Авантюристка предприняла попытку войти с ним в контакт, но Александр VII отказался с ней иметь что-либо общего. Накануне появления шведской королевы в Риме он приказал выслать Олимпию Майдальчини из города, а в связи с воровством папского имущества начать против неё процесс.

Александр VII предпринял робкие попытки бороться с кумовством. До него все папы автоматически ставили своих родственников кардиналами, легатами, секретарями Ватикана. Когда он после избрания отказался это сделать, то ему сказали, что так поступать не следует. И Александр согласился и поставил своего бездарного, тупого, надменного и жадного до денег брата кардиналом.

Религиозная жизнь и нравы Рима из сегодняшней перспективы кажутся нам грубыми, жестокими и аморальными. Взять хотя бы так называемые шествия по искуплению грехов, регулярно устраиваемые на улицах Рима. Опишем одно из таких шествий, организованное в Страстную пятницу 1658 года интимным другом Кристины, умным, культурным и образованным католиком того времени кардиналом Децио Аззолино. Шествие началось в 23.00 с площади Святого Петра. Во главе колонны шли посыпанные пеплом и одетые в грубую мешковину кардиналы Аззолино, Барберини и другие представители так называемого «летучего эскадрона» (все должны были увидеть скромность и жертвенность высших чинов Церкви), им предшествовали их многочисленные разодетые в богатые ливреи слуги; все несли в руках зажжённые факелы. За кардиналами тащились около восьмисот грешников-самобичевателей с окровавленными плечами, руками, спинами и животами — они яростно царапали и терзали себя во всё время шествия. На их пути время от времени попадались накрытые напитками и едой столы, с которых монахи-капуцины предлагали желающим угощение.

Любимейшим развлечением жителей Рима в это время были бега между голыми инвалидами или пленниками-евреями. Хохот вокруг стоял невообразимый. А ещё публике нравились сцены экзорцизма, во время которых одержимые дьяволом женщины выплёвывали изо рта гвозди, иголки или большие клоки дьявольской шерсти. Католик С. Стольпе пишет: «Лично мне не известна ни одна историческая эпоха, которая была бы так же отвратительна, как римская XVII века… Недостаточно наслаждаться музыкой Скарлатти и Корелли или рассматривать экстатические скульптуры Бернини, чтобы понять духовный климат… нужно также вспомнить страдания бесправных людей, выставленных на удовольствие толпе». Окружение папы, его кардиналы и епископы были такими же чувственно грубыми и вульгарными, как и толпа на улицах. Достаточно, продолжает Стольпе, взглянуть на галерею их гротескных по своей сути портретов, возглавляемую папой Урбаном VIII. Это впечатление ещё больше усилится, если почитать их переписку. На фоне этого безбожия отдельные честные и искренние католики выглядели белыми воронами.

Таков был Рим, когда туда для совершения личного подвига прибыла перекрещённая шведская королева.

Изменено 7 окт 2015, 16:58:37 пользователем Brios

[Brios 6 693]

Итак, королева Кристина поселилась в палаццо Фарнезе рядом с так называемым домом Святой Бригитты (Шведской) и завела свой двор. Дворец принадлежал герцогу Пармскому и, как было принято, сдавался для жилья знатным аристократам. Герцог был замешан в тёмных делах и надеялся с помощью Кристины восстановить свой авторитет у папы римского.

Во дворце вместе с Кристиной на правах мажордома жил доверенный герцога при Ватикане маркиз Марио Джиандемария, который усердно докладывал обо всём, что шведская католичка делала и чего не делала в Риме. Информация и о том, и о другом приводила герцога в состояние шока. Начальником стражи двора и вторым мажордомом (и соглядатаем) стал испанский генерал, маркиз Антонио Сильва де ла Куэва, а его супруга пристроилась кастеляншей. При дворе появились новые люди — неаполитанцы, с которыми Кристина познакомилась на пути к Риму: упомянутый выше маркиз Мональдески, зачастивший в палаццо Фарнезе в начале 1656 года и назначенный Кристиной конюшим, и князь Галликано. Оба они были связаны с освободительной борьбой Неаполя против испанского гнёта и находились под пристальным наблюдением испанских агентов в Риме.

Маркиз Джиандемария отмечает быструю реакцию Кристины на внешние события и точную оценку ею людей и их поступков. Он обращает внимание на её расстроенные нервы, что находило выражение в ежедневной смене спальной комнаты. Он замечает также дефект её фигуры (одно плечо было ниже другого), который она пыталась скрывать пышным шарфом или шалью. Однажды, к ужасу маркиза, Кристина приказала поставить скульптуру Христа, выполненную Микеланджело из слоновой кости, в свою спальню. Это, по мнению итальянца, было страшной профанацией. Кристина любила всех поучать, разговаривала всегда стоя, была холодна и неприступна с дамами, за исключением дочери герцога Савойского монахини Марии, которую она часто навещала и из-за которой по Риму пошли сплетни о том, что Кристина в неё влюбилась.

Маркиз Джиандемария был отличным шпионом, но посредственным управляющим. Он, по мнению некоторых биографов Кристины, разорил всё хозяйство дворца и так распустил слуг, что они не удосуживались поискать дров для отопления каминов и печей, а прямо снимали во дворце двери с петель и, порубив, бросали в огонь. Слуги не только пренебрегали своими обязанностями, а вместе с мажордомом нагло и бессовестно опустошали кассу Кристины и обворовывали её гостей. К примеру, пока карета генерала Пиментелли дель Прадо стояла рядом с дворцом Фарнезе, слуги Кристины сняли с неё дорогие занавески. Предметы интерьера дворца странным образом стали появляться у скупщиков на местном рынке.

На самом деле виноват в этом был не Джиандемария, а отсутствие денег в кассе королевы и моральные качества самих придворных. Уже в январе 1656 года в Стокгольм для переговоров с королём Карлом X был послан секретарь Кристины Аппельман. И хотя Джиандемария был склонен к сплетням, он, в отличие от других придворных, руку в её карман не запускал и в политические интриги совершенно не вмешивался. Он многое не одобрял в её поведении, но тем не менее проникся к ней снисходительным уважением, а ко многим её поступкам относился с известной долей юмора. Он отметил у неё резкие переходы от скуки к веселью и наоборот, что делало её непредсказуемой. Джиандемария рано узнал её крутой характер, а потому старался не попадаться ей под руку. Зато он ценил её острый ум, быструю реакцию и демократичность в обхождении со слугами.

Но в отношении послов и кардиналов Кристина строго придерживалась протокола и зорко следила за соблюдением полагающегося ей декорума. По римскому этикету кардиналы считались выше иностранных послов, и это часто приводило к недоразумениям, например, с послами Франции и Испании. Она ревниво охраняла своё достоинство и никому не позволяла переходить установленные ею раз и навсегда рамки. Как пишет Мэссон, протокол и этикет остались единственным оружием королевы без трона и страны, и Кристина пускала это оружие в ход часто и эффективно.

Джиандемария рано заметил, что из всех кардиналов Кристина выделила одного — Децио Аззолино. С назначенным папой в качестве личного советника королевы кардиналом Колонной случился непредсказуемый казус: он страшно влюбился в Кристину и тем самым сделал себя посмешищем и королевы, и её окружения. Чтобы понравиться Северной Минерве, он посыпал свои парики густым слоем пудры, одевался в одежды трубадура, пел своему предмету под окном серенады и делал массу других глупостей, на которые только были способны влюблённые итальянцы. Но несчастный кардинал вызывал у Кристины лишь приступы смеха и желание подшутить над ним. В конце концов Александр VII выслал кардинала из Рима, а на королеву обрушил град упрёков.

К переезду королевы все обнажённые скульптуры во дворце замаскировали, но она сразу приказала убрать эти «фиговые листья», что так же шокировало римлян, как и то, что она принимала кардиналов в платье со слишком глубоким декольте. Все замечания по этому поводу она во внимание не принимала и называла их «глупыми выходками святош». Им в пику она повесила на самое видное место картину, подарок Камилло Памфили, изображавшую обнажённую Данаю.

Скоро во дворце Фарнезе начали устраивать представления — комедии, оперы и балеты. Наняв труппу актёров, королева организовала собственные еженедельные представления и концерты и стала брать уроки музыки и пения у певца-кастрата и композитора папской капеллы Витторио Лорето. И Кристина, и Витторио были разочарованы своими результатами, что не мешало королеве иногда выходить на сцену и шокировать публику своим вульгарным голосом и ужасным пением. На время поста устраивались так называемые exercise spirituel (духовные упражнения) — вечера с обсуждением возвышенных предметов. В январе 1656 года в императорском зале дворца собрались члены её первой римской академии. Одним словом, Кристина возобновила привычную ей по Стокгольму насыщенную культурную жизнь.

Для изысканной публики существовал театр Барберини, в котором 31 января 1656 года в честь королевы Кристины было дано оперное гала-представление. Текст к опере «La vita umana» написал известный литератор Джулио Роспильози, музыку — композитор Маразолли, а декорации придумал мастер Гримальди. Опера так понравилась Кристине, что она захотела слушать её во второй и даже в третий раз. В богатых и знатных семьях Рима (Памфили, Галликано, Россано) были свои, частные театры, и королева часто их посещала.

И вот в этот период королева близко познакомилась с кардиналом Аззолино, возглавлявшим важный департамент Ватикана — секретариат (аналог министерства иностранных дел). Децио Аззолино, 1623 года рождения, выходец из бедной дворянской семьи провинции Марке, при первой же встрече произвёл на Кристину сильное впечатление. Природа одарила кардинала всеми достоинствами, которые нравятся женщинам в мужчине: статная высокая фигура, волевое энергичное лицо, тёмные, сверкающие каким-то особым внутренним блеском глаза, орлиный нос, за что он получил прозвище «Орёл», изящные манеры, достоинство, мужественность. Если он не входил в категорию кардиналов-бабников, то, как пишет Л. Морелль, «Эрос вряд ли робел перед его кардинальской шапочкой». Аззолино был умён, образован, проницателен, дипломатичен и обладал великолепными организаторскими способностями. Он, наравне с кардиналом Ретцем, являлся признанным лидером «летучего эскадрона». Его стиль работы был ясен, логичен и экономичен. Он писал хорошие стихи, не впадая в традиционную тогда «цветистость» речи. Он умел обольстить собеседника и ладить с людьми.

[Brios 6 693]

Кардиналом его сделал папа Иннокентий X.

Аззолино на почве увлечения культурой, наукой и искусством тоже быстро сошёлся с Кристиной. Она искала его общества и делала всё возможное, чтобы почаще с ним встречаться. Кристина чувствовала, что кардинал оказывает на её мятежную и импульсивную натуру благотворное, прямо-таки магическое воздействие. Тянуло к ней и кардинала, ему льстило общество одной из известных и образованных женщин Европы, ему нравилось, что королева (!) прислушивалась к его советам.

Но Аззолино был настороже и не хотел себя компрометировать — даже с королевой. Он вынашивал амбициозные планы достигнуть высшей ступеньки карьеры — папского достоинства, а потому нужно было держать себя в рамках. Когда по Риму стали распространяться слухи о его особых отношениях с Кристиной, он написал «объяснительное письмо» кардиналу Пьетро Сфорца Паллавичино, в котором утверждал, что никаких особых отношений у него со шведской королевой нет, а не особые носят вполне безобидный характер.

Папе Александру VII было приятно обнаружить в шведской экс-королеве истинную верующую, особенно когда она делала такие заявления, что никогда не позволит себе дурного поступка, даже если Господь Бог не видит этого. Производили на него впечатление и здравый ум Кристины, проявлявшийся, в частности, в её суждениях о политике, и практичность в мирских делах. Импонировал Ватикану и её интерес к святым местам католической церкви, к монастырям и храмам. Кристина признавалась кардиналу, что ей было бы стыдно, если бы папа превзошёл её в вере, и Александр VII очень надеялся, что примеру Кристины последуют другие лютеранские правители.

Но скоро радость сменили огорчения. Обнаружив, что вся набожность шведки лежала на поверхности, что Церковь как таковая её интересовала мало и что по своей сути она была вольнодумка и ярая либертинка, папа пришёл в ужас. Пьетро Сфорца Паллавичино писал: «Беседы с королевой, когда она жила в Ватикане и позже, были для папы источником большой радости, но не были свободны от некоторых огорчений». Сам кардинал был смущён не менее папы, но даже на бумаге не хотел признаться в своём разочаровании королевой и пытался оправдать её тем, что женщины-северянки, по-видимому, воспитаны в другой свободе, нежели итальянки.

Что же шокировало набожных римлян?

То, что Кристина стала свободно вращаться в кругу молодых людей, как будто сама была одной из них. То, что скоро королева перестала заботиться о внешних приличиях и повела себя так, как не подобает себя вести набожной католичке. Никаких бесед на религиозные темы, никакого чтения религиозных книг, никаких визитов в церковь и принятий Святых Тайн, никаких молитв или позывов к покаянию — ничего этого ревнители благочестия в поведении Кристины не увидели. Критиковать правителей такого ранга бесполезно, и папа выбрал другой путь воздействия на Кристину: он сократил количество аудиенций, а во время бесед с ней пытался мягко указать на то, чего от неё ждали другие люди. Он дарил ей религиозные книги и рекомендовал людям, к которым она испытывала доверие, говорить ей, что и поверхностная набожность не лишена добродетели. С паршивой овцы хоть шерсти клок!

Агент кардинала Мазарини, посол Франции в Риме Гюгес Лионн, докладывал в Париж, что папа сделал Кристине выговор за неподобающее поведение, а выплату денежного пособия обусловил необходимостью исправиться в лучшую сторону. Королева, по словам агента, ответила взрывом возмущения и непотребными словами о лицемерной набожности, церковных реликвиях, лжесвятых, лжепророках и о многом другом. Это немедленно стало достоянием не только французского, но и испанского двора. Впрочем, Кристина скоро осознала свои ошибки (но не свою вину) и кое в чём стала исправляться: она прекратила болтать со своими друзьями во время богослужений, демонстрировала уважение к церковным таинствам и, отбросив на время в сторону культурные интересы, отводила время на религиозные упражнения.

Но для самых усердных ревнителей Церкви этого было мало. Проповедник одной римской церкви по имени Зукки подверг резкой критике «скандальное» поведение Кристины, а папа в беседе с послом Венеции назвал её «женщиной, рождённой халдейкой, воспитанной по-халдейски и с головой, набитой халдейскими бреднями». Он жаловался на её «дикое, почти невыносимое высокомерие», одно время вообще перестал принимать её у себя в Кастель Гандольфо и даже предложил ей уехать из Рима и выбрать для проживания другой город.

Ему вторит кардинал Паллавичино, упрекая Кристину в слишком медленном исправлении и в отсутствии у неё чувства женского долга для того, чтобы сдерживать свой темперамент. Впрочем, писал он, как и папа, все утешали себя мыслью, что со временем свежий, но горький на вкус фрукт созреет и станет более съедобным.

Подливало масло в огонь критики и то обстоятельство, что Кристина на первых порах не хотела брать чью-либо сторону в той тайной и явной борьбе, которая разыгрывалась на Капитолийском холме Рима. Испанцы, первые покровители католички Кристины, возомнили, что они имеют на неё права, и делали на королеву в своей внутрицерковной игре большую ставку.

Кристина отказалась быть пешкой в руках испанской партии. Когда она посетила театральное представление в доме кардинала Мазарини, где размещалось посольство Франции, то Пиментелли дель Прадо, испанский посол при Ватикане герцог Терранова и начальник её стражи маркиз де ла Куэва сделали ей замечание, что по этому поводу ей следовало проконсультироваться с ними. Ведь Испания находилась в состоянии войны с Францией, а испанский король считался покровителем шведской королевы. Это разгневало Кристину, и она сразу дала им понять, что в своих делах никого не намерена слушать.

[Brios 6 693]

Потом нашлись другие поводы для взаимного недовольства.

Герцог Терранова, к примеру, был возмущён тем, что Кристина на своих аудиенциях позволяла французскому послу Лионну не снимать шляпу, хотя француз даже не был настоящим образом аккредитован при Святом престоле. Испанцы также обвиняли королеву в том, что она приютила у себя двух врагов Испании — Галликано и Мональдески, которые оказывали на неё негативное влияние. Кристина, со своей стороны, считала, что принесённая ею в жертву корона не была достойным образом оценена испанцами, которые до сих пор так и не назначили ей никакого содержания. Если Филипп IV до сих пор не раскошелился, то, может быть, Людовик XIV будет более щедрым? Так что скоро отношения с испанцами были основательно подпорчены и старые друзья превратились в непримиримых врагов и авторов самых гнусных памфлетов. Мажордом де ла Куэва опубликовал за границей памфлет, в котором назвал Кристину «самой грязной шлюхой в мире». Парочку менее знатных авторов таких памфлетов по приказанию папы упрятали за решётку.

«Незабвенный» друг королевы Пиментелли дель Прадо подал своему королю прошение об увольнении от двора Кристины и попросил откомандировать его вместе с де ла Куэвой на поля сражения во Фландрию. Прошение скоро было удовлетворено.

Начальник стражи и второй мажордом были уволены. «Если бы он не был генералом, я бы с удовольствием приказала прогуляться дубинкой по его спине!» — прокомментировала отъезд Пиментелли Кристина. У неё начался (или возобновился) «французский период».

Но слухи, сплетни и отчёты наблюдателей из Рима на долгое время не оставят Кристину в покое. Она испортила свои хорошие в прошлом отношения с иезуитами. Предлогом послужило их неуважительное, по её мнению, отношение, в частности недостаточные почести, оказанные ей во время посещения одной иезуитской церкви. С тех пор она повела с ними настоящую войну. Не исключено, что определённую роль в данном случае сыграл её богатый опыт общения с ними на этапе перехода в католичество.

После бурного столкновения Кристины с кардиналом Людовизи, главным ватиканским «блюстителем нравственности», кардинал Паллавичино попытался «урезонить» королеву и склонить её к примирению, но королева от злости расплакалась и наотрез отказалась сделать это.

Негодование верующих вызвал также эпизод, в котором собравшиеся на музыкальный концерт у Кристины кардиналы распорядились прервать звон колоколов в соседней иезуитской церкви, поскольку он мешал слушать музыку. Не прибавляло уважения к шведской королеве и её участие в таких празднествах, как преследование людей дикими зверями, но не потому, что римляне считали подобные зрелища варварством, а из-за того, что преследуемые были раздеты донага.

Обывателей Вечного города шокировало также то, что на приём к французскому послу Кристина прошла по улицам города в мужском костюме со шпагой на бедре.

Княгиню Колонну, у которой Кристина была в гостях и которая слишком небрежно, на взгляд гостьи, отнеслась к церемонии её проводов из дома, она взяла за руку и грубо дотащила до дверей.

Кристина воображала, что в католическом Риме ей будет позволено более свободное поведение, чем в лютеранском Стокгольме, но жестоко просчиталась. Дух вольнодумства в Риме давно был истреблён, а римляне были не меньшими пуританами, чем шведы. Во всяком случае внешне.

Между тем Кристина испытывала колоссальные денежные затруднения. Она постоянно писала Тексейре в Гамбург с просьбой выслать ей денег или научить обходиться без них, но банкир был бессилен. Карл X завяз с армией в Польше, и Стокгольм выполнял свои денежные обязательства нерегулярно и с неохотой. Ходатай Кристины Аппельман оказался прохвостом и воришкой.

После увольнения де ла Куэвы всеми делами во дворце стали заправлять итальянцы — маркиз Мональдески и пезарские графы братья Сантинелли. В июне 1656 года королева скрепя сердце попросила денег у папы, но тот, всё ещё сердитый на неё, обставил кредит условием: Кристина должна «остепениться», взять себя в руки и жить в полном согласии с католической церковью. Оскорблённая в самых лучших чувствах, королева дерзко ответила папе, что в таком случае от займа она отказывается.

Впавшая в глубокую депрессию, она не знала, что делать. Помог Аззолино. Кардинал всё это время предпринимал большие усилия для того, чтобы смягчить реакцию папы на поведение своей подруги. Улучшению отношений послужило и разразившееся над Римом несчастье — эпидемия чумы. Все горожане покидали город, и папа тоже милостиво попросил королеву куда-нибудь удалиться. Э. Хоке пишет, что Кристина собралась было выехать в Швецию, но не смогла этого сделать, потому что путь через Германию был перекрыт эпидемией. И тут появилось дело во Франции: папа попросил её выступить — неофициально, конечно — в роли посредника между Францией и Испанией, которые никак не могли сесть за стол переговоров, хотя обе стороны уже порядочно устали от войны. Александр VII дал Кристине деньги на дорожные расходы, и та приняла их с благодарностью, ни словом не напомнив папе о прежних недоразумениях.

Всё это было весьма кстати. У королевы во Франции были два собственных важных дела, по которым она должна была встретиться с кардиналом Мазарини: освобождение Неаполя из-под испанского ига и деньги. Она приказала заложить и продать часть драгоценностей, лошадей и кареты и с небольшой свитой в 22 человека, куда входили её новые друзья — обер-гофшталмейстер маркиз Джованни Ринальдо Мональдески, братья Франческо (старший камергер) и Людовико (камер-юнкер) Сантинелли, — 19 июля 1656 года поднялась в гавани Чивитавеккья на борт принадлежавшей папе галеры La Padrona и в сопровождении ещё трёх галер поплыла в Марсель.

Прошло всего семь месяцев с того дня, как королева появилась в Риме, а он её уже отторгал. Она стояла под немилосердным солнцем на палубе и жадно ловила свежий морской воздух. Как всегда в важных делах, исход которых был непредсказуем, ею овладело нетерпение. А дела и на самом деле были важные — во всяком случае для Кристины.

http://www.e-reading.club/chapter.php/1033735/17/Grigorev_-_Koroleva_Kristina.html

Изменено 7 окт 2015, 17:01:44 пользователем Brios

[Otto Sachse 656]

то, может быть, Людовик XIV будет более щедрым?

Она проездом была во Франции, так из-за её выкрутасов не знали как от неё избавиться...

[Brios 6 693]

Она проездом была во Франции, так из-за её выкрутасов не знали как от неё избавиться...

Я про её похождения в Италии написал, теперь ты про Кристинку во Франции, затем два наших уважаемых коллеги расскажут про Кристинку в Швеции. Вон Штирлиц уже про её Германские выкрутасы написал.

Интересно, а есть страна в мире которой не интересуются форумчане ЦФН?

DJ даже про Готланд художественно пишет.

[34na43 376]

...Кабы сей брак состоялся, родилась бы новая великая держава в североевропейском регионе, немалой силы, Балтийское море стало бы фактически внутренним..

А если бы Сигизмунд 3 Ваза удержал шведскую корону, а его сын Владислав русскую, родилось бы государство-тиронозавр, растерзавшее бы впоследствии  и франков, и немцов, и надменных англосаксов

[Brios 6 693]

А если бы Сигизмунд 3 Ваза удержал шведскую корону, а его сын Владислав русскую, родилось бы государство-тиронозавр, растерзавшее бы впоследствии  и франков, и немцов, и надменных англосаксов

Если хочешь представить самый жуткий вариант истории. Если бы брак между Иваном Грозным и английской Елизаветой состоялся бы, то что было с всей Европой?

Вот отрывок из его письма к Елизаветке.

Мы думали, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государевой чести и выгодах для государства, — поэтому мы и затеяли с тобой эти переговоры. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании, как всякая простая девица. А тому, кто хотя бы и участвовал в нашем деле, да нам изменил, верить не следовало.

Изменено 7 окт 2015, 18:29:42 пользователем Brios